В восемь часов зазвонил будильник. В Нью-Йорке занимался снежный январский день, солнце только-только вставало, а в Калифорнии в это время было пять часов утра. Аллегра со стоном перевернулась с боку на бок, на какое-то время забыв о том, где она. А потом вдруг вспомнила, что утром у нее назначена встреча. Писатель был гораздо старше ее и очень настороженно относился ко всему, имеющему хоть какое-то отношение к кино. Однако его агент считал, что на данном этапе фильм пойдет только на пользу, тем более что популярность писателя в последнее время стала снижаться. Аллегра затем и прилетела в Ныо-Йорк, чтобы по просьбе агента убедить писателя доверить ей заняться этим вопросом. Сам агент был почти так же знаменит, как писатель, чьи интересы он представлял, и то, что он пригласил Аллегру в Нью-Йорк, было своего рода признанием ее профессиональных заслуг. Предстоящее дело могло стать для нее важным шагом на пути к полноправному партнерству в юридической фирме. Но сейчас, в шестом часу утра по калифорнийскому времени, перспектива встречи со сколь угодно важным клиентом очень мало вдохновляла Аллегру. В кровати было тепло и уютно, а за окном — снежно и холодно, и она бы с удовольствием не вылезала из-под одеяла до полудня.

Пока Аллегра лежала в кровати и уговаривала себя встать, принесли завтрак и свежие выпуски «Нью-Йорк таймс» и «Уолл-стрит джорнэл». Она выпила кофе, съела овсяную кашу и горячий круассан с джемом, попутно просматривая газеты, и постепенно предстоящий рабочий день стал представляться ей почти в радужном свете. Литературное агентство, в которое она собиралась, находилось на Мэдисон-авеню, а адвокатская контора, где у нее были назначены встречи на более позднее время сегодня же, — на Уолл-стрит. На пространстве между этими улицами находилось не меньше тысячи магазинов и магазинчиков, по крайней мере столько же, если не больше, художественных галерей и великое множество интереснейших людей. Иногда от одного только пребывания в Нью-Йорке голова шла кругом — столько всего интересного происходило в этом городе: концерты, драматические спектакли, музыкальные шоу, самые разные выставки… По сравнению с Нью-Йорком Лос-Анджелес казался глубокой провинцией.

Готовясь к утренней встрече, назначенной на десять часов, Аллегра надела черный костюм, сапоги и теплое пальто. Она приехала на такси, но даже за то короткое время, которое потребовалось, чтобы дойти от машины до подъезда, неся в одной руке портфель с бумагами, в другой — сумочку, успела пожалеть, что не надела шляпу. Уши замерзли, кожу на лице покалывало от холода.

Лифт вознес ее на верхний этаж, целиком занимаемый агентством. С первого взгляда становилось ясно, что агентство процветает. На стенах была представлена внушительная коллекция работ Шагала, Дюфи и Пикассо — несколько пастелей, одно полотно маслом и серия карандашных рисунков. В центре холла красовалась небольшая скульптура Родена.

Аллегру незамедлительно проводили в кабинет главы агентства, невысокого плотного господина по имени Андреас Вейсман. В речи Вейсмана чувствовался едва заметный немецкий акцент.

— Мисс Стейнберг? — Он подал Аллегре руку, с интересом разглядывая адвоката, о котором слышал много лестных отзывов. Светлые волосы Аллегры, ее утонченная англосаксонская внешность не могли не привлечь его внимание, он нашел ее очень красивой.

Некоторое время Аллегра и Вейсман беседовали вдвоем, около часа дня наконец прибыл их клиент. Писателю было, по-видимому, за восемьдесят, но он сохранил остроту ума, которой могли бы позавидовать и сорокалетние. Джейсон Хэйвертон оказался живым, остроумным, очень проницательным и даже сейчас, на девятом десятке, очень привлекательным мужчиной. Аллегра догадывалась, что в свое время он был очень хорош собой. Примерно около часа они разговаривали о киноиндустрии, и только потом Джейсон Хэйвертон осторожно поинтересовался, не приходится ли Аллегра, случайно, родственницей Саймону Стейнбергу. Когда она призналась, что это ее отец, Хэйвертон обрадовался и с воодушевлением заговорил о фильмах Саймона.

Писатель и его агент пригласили Аллегру на ленч в «Ла Гренуй». Только там, да и то не сразу зашел разговор о деле. Джейсон Хэйвертон признался, что и раньше не желал, чтобы по его книгам снимали фильмы, и сейчас всеми силами старался избежать сделки. Ему казалось, что в его возрасте продать роман киностудии— все равно что торговать своими убеждениями. Но с другой стороны, в последнее время он стал писать меньше, чем раньше, его читатели старели, и агент убеждал его, что снять фильм по книге — идеальный способ расширить читательскую аудиторию и привлечь более молодых читателей.

— А знаете, я согласна с вашим агентом, — сказала Аллегра, улыбнувшись сначала Хэйвертону, потом Вейсману. — И по-моему, ваши опасения напрасны; может, вам еще понравится работать с киностудией, — продолжала она.

Аллегра вкратце изложила возможные способы, позволяющие избежать всевозможных стрессов, сопряженных со съемкой фильма, и сделать весь процесс более приятным для писателя. Аргументы Аллегры, да и она сама, произвели на писателя благоприятное впечатление. Он убедился, что это умная женщина и опытный адвокат. К тому времени, когда принесли шоколадное суфле, они успели стать почти друзьями. Хэйвертон пожалел, что не мог встретить ее лет на пятьдесят раньше. Он признался, что был женат четыре раза и решил, что на пятую жену у него уже не хватит сил.

— С женами хлопот не оберешься, — сказал он с насмешливым огоньком в глазах.

Аллегра рассмеялась, ей было нетрудно понять, почему он когда-то пользовался у женщин таким успехом. Даже в преклонном возрасте он оставался невероятно привлекательным. В молодости Хэйвертон жил в Париже, и его первая жена была француженкой. Вторая и третья, как поняла Аллегра, были англичанками, а четвертая — американкой. Эта последняя и сама была известной писательницей, десять лет назад она умерла, и с тех пор, хотя у Хэйвертона за это время было несколько женщин, больше ни одной не удалось затащить его к алтарю.

— Знаете, дорогая моя, они отнимают ужасно много сил. Жены — как породистые скаковые лошади, они изящны, на них приятно посмотреть, но они нуждаются в уходе и к тому же страшно дорого обходятся. Правда, они доставляют и массу удовольствия, не спорю. — Хэйвертон улыбнулся, и Аллегра поймала себя на мысли, что тает под его взглядом. У нее даже возникло желание обнять его и прижаться к нему. Но Аллегра легко допускала, что если она так и сделает, он набросится на нее, как кот на мышку, которая стала слишком доверчивой и забыла об осторожности. Джейсон Хэйвертон явно не домашний котик, даже в свои восемьдесят с хвостиком он все еще лев. И при этом лев очень привлекательный.

Вейсману было забавно наблюдать за тем, как Хэйвертон обхаживает красавицу адвокатшу. Они с Хэйвертоном были хорошими и давними друзьями, и Вейсман вполне разделял мнение друга об Аллегре. Вейсмана, пожалуй, скорее удивило бы, если бы маститый писатель не попытался за ней ухаживать. Однако, пожалуй, она Хэйвертону не по зубам. К тому же, хотя у Аллегры не было кольца на левой руке, из отдельных мелочей, каких-то слов и намеков у Вейсмана сложилось впечатление, что она занята.