Черты лица у него крупные, но мягкие. По манерам, по общению с этим человеком можно предположить, что перед вами рассудительный, даже серьезный господин, на лице которого часто снисходительно-ироническое выражение – это от частого общения с профессорами, членами-корреспондентами местной Академии наук, то есть людьми определенного круга.

Здороваясь со мною, Владимир Иванович почтительно наклонил голову и задержал в своей руке мою ладонь.

– Какими судьбами к нам?

– Да вот, мы люди подневольные, попросили, отказать по мягкости характера не смог, – и Владимир Иванович показал глазами на талмуд, который держал левой рукой под мышкой. – Докторская!

– Подневольные или не подневольные – это прежде всего зависит от нас, – заметил я и подумал: «Сейчас ничего не делается просто так. Знать, тебя хорошо заинтересовали. Сейчас ты встанешь за трибуну и, не моргнув глазом, будешь говорить о том, что Раис Идрисович далеко вперед продвинул в области гастроэнтерологии науку».

На кафедральное совещание, которое проходило в аудитории, где читались студентам лекции, собралось около двадцати остепененных преподавателей и не только с нашей кафедры.

Как обычно, с небольшим опозданием вкрадчиво вошел шеф. Он пробежал глазами по лицам преподавателей, и его отталкивающий взгляд остановился на мне. «На этом заседании я непрошеный гость», – мелькнуло у меня в голове.

– Сегодня нас почтил своим вниманием Владимир Иванович, поэтому вначале мы заслушаем отчет Раиса Идрисовича по докторской, – усевшись на председательское кресло, сказал шеф и, чуть заметно наклонив голову, посмотрел выразительно на профессора Ослопова, как бы возвышая его среди остальных преподавателей. В ответ, с подобающим выражением на лице, профессор Ослопов, приветствовал его чуть заметным кивком головы.

По сути, это был не отчет, а апробация, но шеф не был уверен, как сотрудники кафедры отнесутся к диссертации. Хитрость же его состояла в том, что ежели преподаватели будут «за», то документально можно будет оформить отчет как апробацию, ежели «против», то все пройдет как мало к чему обязывающий отчет. Поэтому пренебрегли формальностями и не выбирали ни секретаря, ни председателя, а это необходимо делать при апробации. Шеф еще раз пробежался по лицам преподавателей. «Никто не понял моей хитрости», – с удовлетворением подумал он, и его губы тронула чуть заметная легкая улыбка.

– Пожалуйста, Раис Идрисович, в вашем распоряжении двадцать минут. Прошу уложиться в регламент, – сказал шеф, встал с кресла, прошел по междурядью сбитых в ряды стульев и сел на самый задний ряд. При этом он придал своему лицу такое выражение, словно до всего происходящего ему нет никакого дела.

Раис Идрисович неестественно быстро соскочил со стула и стал раздавать присутствующим в зале преподавателям отпечатанные на двух листочках выводы диссертации.

– Пожалуйста, пожалуйста, – подходя к каждому из нас, говорил он, напоминая при этом собой, непородистую, виляющую хвостом, собачку и часто при этом моргал. С этим недостатком он не мог справиться и в спокойном состоянии. Теперь же по его частому морганию было видно, насколько сильно он волновался.

«Нет, чтобы выводы раздать загодя, – подумал я, – ведь чтобы обмозговать и вникнуть в каждый из восьми выводов, особенно для тех преподавателей, кто не специализируется в гастроэнтерологии, нужно время»

– Кажется, всем раздал, – сказал Раис Идрисович, встал за трибуну и, ища моральной поддержки, взглянул на шефа.

Но шеф был не только хороший актер, но и лицемер. Он сделал вид, что не заметил этого взгляда. Он даже Раису видом и поведением своим говорил: я в этой диссертации совсем не заинтересован, ты кашу заварил.

Обычно докладчик, устанавливая контакт с залом, всматривается в лица слушателей, ища родственную душу. Раис же Идрисович избегал наших взглядов, тем более что некоторые преподаватели смотрели на него с ухмылочкой, как бы желая сказать: вот еще один претендент словчил докторскую.

Раис Идрисович прилагал усилия, но не мог справиться с частым морганием и смотрел выше наших голов под потолок. Наконец, он собрался с мыслями и посмотрел на сына – ординатора нашей кафедры, который, сидя за компьютером, должен был отбрасывать на белый экран таблицы и графики. По всему было видно, что сын, так же как и отец, чувствует себя не в своей тарелке.

Если раньше, оформляя диссертацию, соискатель готовил слайды, а это большая морока, заправлял их в кассету и использовал эпидиаскоп – при этом всегда что-нибудь да заедало, то теперь техника демонстраций материала шагнула намного вперед, чего не скажешь о содержании диссертаций.

На экране появилось заумное название диссертации, которое простыми словами понятно и кратко можно было бы изложить так: «Новый, оригинальный метод лечения язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки». Название актуальное, что и говорить.

– Вашему вниманию представляется диссертация на тему, – произнес Раис Идрисович, показал указкой на экран и часто-часто заморгал.

Текст доклада лежал у него на трибуне перед глазами. Излагал его Раис Идрисович скороговоркой, так скорострельно быстро, словно за ним гналась стая собак. При этом он продолжал часто-часто моргать, отвлекая морганьем от доклада наше внимание. За все время доклада он только два раза бегло пробежал взглядом по нашим лицам. А на экране, часто сменяя друг друга, появлялись то сложные таблицы, то графики, то рисунки, то выдержки из текста, которые докладчик не мог заучить; и создавалось впечатление, что ты едешь в скоростном экспрессе, смотришь в окно, а перед твоими глазами мелькают из диссертации «картинки», которые ты при всем желании не успеваешь ни осмыслить, ни тем более запомнить.

Схватить на лету содержание его доклада было крайне сложно, на что, надо полагать, докладчик и рассчитывал. Лично я, не будучи гастроэнтерологом, из его доклада поначалу ничего не понял.

Доклад слушали внимательно, стараясь вникнуть в суть, всего лишь несколько человек. Профессора во время доклада напустили серьезность на выражение своих лиц. Большинство же преподавателей переговаривались между собой, таким образом, выказывая свое отношение к диссертации. В зале, как на неинтересной лекции, было шумно.

Закончив доклад, перебрав сверх лимита всего лишь пять минут, Раис Идрисович, продолжая моргать, отер платочком потное, бледное лицо и посмотрел на шефа. В зале воцарилась напряженная тишина. Все ждали, что скажет заведующий кафедрой.

А он выдержал паузу, картинно откинулся на спинку кресла и произнес:

– Я думаю, мы предоставим слово Владимиру Ивановичу, а уж потом приступим к прениям.

– Не понимаю, почему гастроэнтерологическую работу оппонирует Владимир Иванович. Он же с пеленок кардиолог и не вылечил с язвенной болезнью ни одного больного, – сказал я Салавату Зарифовичу, сидевшему рядом со мной.

– Тебя еще что-то удивляет… Он, надо полагать, с шефом вась-вась, – ответил Салават и, не желая отвлекаться, показал глазами на трибуну, за которую встал, имея очень представительный и неподкупный вид, Владимир Иванович.