Однако он не радовался, а дико злился. Теперь, напиваясь, он вопил, что все они, вся семейка, лишила его любимой работы. Мол, из-за них он попал в переплет. От вечного перенапряжения и все такое…

Эти упреки, пусть пьяные, бредовые, тяжело действовали, разрушая внутри что-то самое главное. Пропадало желание жить после тяжких и несправедливых слов невменяемого отца. Рыся дала себе слово, что поступит в институт и уйдет из дому куда угодно. Если мама может терпеть по привычке – это ее дело. Но у нее, Рыси, копилась и копилась усталость. Она мечтала выбрать такую профессию, чтобы можно было хорошо и надежно зарабатывать при любом общественном строе.

В стране как раз все резко менялось, скрежетало, разваливалось.

Они, гуляя, рассуждали с Птичей и Денькой, чем заняться, чтобы как можно быстрее стать независимыми, обеспечивать себя и, если надо, родных.

Так дожила она до шестнадцати лет.

И вот тут-то с опозданием стало из нее выплескиваться все, что накопилось.

Сначала в разговорах с сестрой и Денькой стала она высказываться о невозможности жить по-старому.

А потом…

Потом случилось так, что молчать Рыся уже больше не смогла.

Их обожаемый всеми весельчак, младшенький братец Пик принес ей на проверку домашнее задание. Учился он во втором классе. Старших сестер слушался пока беспрекословно.

Шестнадцатилетняя Рыся прекрасно помнила себя в восемь лет. Потому и называла брата уже вполне взрослым и самостоятельным. Задания тем не менее считала своим долгом проверять. Чтоб парень знал: у них все под контролем.

По дороге из школы братик сказал, что задали им написать свой распорядок дня.

И что потом в классе будут обсуждать, у кого распорядок лучше.

– Помочь? – спросила Рыся.

– Там легко. Я напишу сам.

– Ну тогда принеси, как напишешь. Я проверю, чтоб без ошибок, – велела старшая сестра.

Пик пока не очень хорошо писал. Но они над этим работали. Занимались. Упражнялись.

Через пару часов, когда Рыся о задании Пика и думать забыла, он принес ей разукрашенный альбомный лист, исписанный с обеих сторон разноцветными фломастерами.

На плотном листе братик начертал следующее:

РОспЫрядЫк дня.

Мой рОспЫрядЫк дня всИгда разный.

ПА-дйом – в 7 утра. Это всИгда.

СИстра зОставляет мыЦа и чистЕть зубы. ИнАгда я не моюсь. Если мы прАспали.

ПАтом завтрак в 7 часов 45 минут.

На завтрОк у нас всегда Амлет и мЫлАко. И хлеб. Это всИгда.

ВсИгда мы бежим в школу.

НикАгда не опаздываИм. Хотя мы не делаИм утреннИю гимнастику. Это не выходит. ВремЯни на это у нас нет.

Потом школа. Там я учусь.

ИС школы меня забираИт сИстра. ИнАгда Рыся. ИнАгда Птича.

Обед всИгда в 2 часа у нас. Мы АбедаИм, я хочу гулять. Но надо делать уроки.

Я долгА делаю уроки.

После урокАФ мы идем гулять с братьями.

ГуляИм долгА.

Ужин у нас кАгда как.

Если отец не пьяный – ужин вместИ с ним на кухне. ТАгда весИло. Я песни пАю. Мама вИселая.

ПАтом скаССка.

И спать.

В 9 я должен спать. Но инАгда я просто лИжу и думаю. ДолгА лИжу. Уже все спят. ПАтом и я сплю.

Но часто бываИт мы ужинаИм в Кладовке. Это наша крепость. Когда отец пьяный.

Я ненавижу кАгда он пьяный. Но я люблю Кладовку. Там луче всИВо. Мы пА очИреди рОссказываИм скаССки. ОчИнь интИресные.

Но все равно слышно отца. Он кричит на маму. ХочИт всех нас убить. Мама плачИт.

Я стану большой. И тогда я вАзьму Агромный пистАлет и убью ИВо.

Я устал от нИВо.

В Кладовке я сплю быстро. Там мы вместИ. Нам хАрошо.

УтрАм я встаю в 7 утра.

Рыся прочитала «РОспЫрядЫк дня» своего маленького Пика и по-настоящему, до боли в животе, испугалась. Ее словно волной накрыло – не вздохнуть. Она впервые увидела взгляд на их семейную жизнь со стороны.

Честный детский взгляд.

Их существование оказалось описанным совершенно без каких бы то ни было прикрас, лишних ужасов и чрезмерных эмоций.

Тем страшнее от всего этого делалось.

Ведь эта их тайна – пьющий отец, временами совершенно теряющий человеческий облик, – эта проклятая тайна за столько лет привыкла прятаться за семью амбарными замками, за семью железными дверями. Они все привыкли показушничать, терпеть боль, страх, ненависть, унижение, а на людях лицемерно играть приевшуюся театральную пьесу под названием: «Мы лучшая семья в мире, берите с нас пример».

Посмотреть на мать – в кого она превратилась! Лицо каменное, бесцветное, пальцы дрожат. И это не из-за непосильных домашних забот, заботы преодолимы, да и делятся на всех поровну. Из-за вечной своей тоски, из-за навязанных извне ритмов: сегодня или не сегодня? – напьется или все-таки будет покой, трезвый вернется? И так далее.

Если это семейная жизнь, то никогда, уверенно сказала себе Рыся, никогда не пойдет она замуж, никогда не станет матерью еще одного несчастного. Лучше всего жить одной, не зависеть от подлых привычек человека, которого когда-то еще и вляпаешься-полюбишь.

А то родишь сына, а он потом такой вот «РОспЫрядЫк» напишет.

Боже упаси!

Но с этим надо было что-то делать. Немедленно. Сама уже «грамотность» задания говорила Рысе о многом.

Они, основная, так сказать, детская масса, первая четверка, оказались автоматически, исконно грамотными. Одна-две ошибки могли прокрасться в их сочинения по недоразумению или спешке, но не более того. Не было ни у кого из них такой отвратной дебильной проблемы.

В тексте, составленном Пиком, Рыся с испугом видела четкие черты вырождения.

Если ребенок в восемь лет пишет о родном отце: «Я устал от него», это, конечно, чудовищно. Это диагноз. Отец ведь должен своим детям силы дарить, чтоб они до поры до времени могли спокойно подрастать под его защитой. Безмятежно, расслабленно набираться жизненных сил. Но их папа, наоборот, с трудом подкопленные, еле-еле восстановленные детьми после очередного потрясения силы постоянно и безжалостно отнимал у них. Раз за разом. Год за годом.

Вот на Пике бедном и сказалось все. Наверное, мозг его, чтобы как-то выжить, собрал все ресурсы, лишив при этом другие отделы чего-то очень важного.

У Пика, очевидно, пострадал «центр грамотности». Так, не по-научному, но вполне обоснованно, размышляла Рыся. В остальном младший братишка представлялся вполне успешным и способным ребенком. Соображал быстро. Считал в уме с огромной, веселящей всех скоростью, как калькулятор. И читал легко, слегка, правда, коверкая слова.