Планки ложемента, обнимающие руки и предплечья, подчиняли челнок малейшему движению: наклон, поворот, скорость, угол приближения. Ларский мог бы закладывать виражи, кувыркаться, как сумасшедший. Мог бы закрутить вокруг себя настороженно мигающие звезды и… потеряться. Это легко сделать там, где нет ни верха, ни низа, ни плоскости. Когда за прозрачными стенами и саму машину не чувствуешь, а только тело, ложемент и вселенную. Но Ларский летел четко к цели, смотрел на Луну и иногда на трехмерный планшет с навигационной разметкой перед ним. Так надежнее.

На Луне никто постоянно не жил, только работали. Здесь размещалось несколько заводов, космодром, верфь и военные базы форпоста. В общем-то, этот регулярно взрыхляемый метеоритами гигантский скально-пылевой склад был пуст и гулок. Здесь можно зарыть в песок махинацию впечатляющего масштаба и преступление любой тяжести. Периодически прокурорские прилетали сюда с проверками, но Ларский в этих бессмысленных затеях участия не принимал — все равно, что искать кость золотой рыбки на океанском пляже. Поможет только сито и миллион рук. А сейчас ему необходимо попасть на одну из военных баз, которая, слава богам правосудия, находилась на освещенной стороне пыльного космического склада. Она принимала в качестве гостей, да спасут нас ангелы человечества, не слишком дружелюбно настроенных инсектоидов. Ларский запросил встречу с самим МихМихом — лидером боевых роев Федерации. И в животе поселилось недоброе, угрожающее чести и достоинству прокуратуры напряжение.

Тридцать минут полета, и чернота съежилась за спиной. Суша, пусть призрачно серая, унылая, с безобразными каменистыми наростами, потянулась под носом шаттла. Ларский ощутил прилив уверенности. Даже ждущая его встреча на мгновение показалась самой обычной деловой. Замедляясь и маневрируя, меняя угол наклона машины к поверхности Луны, он почувствовал себя матерым летуном. Жаль, что руки — медлительный инструмент, только мыслеприказы могли превращать любую летательную хрень в часть твоего тела. Командирам даже третьесортных, но способных покинуть солнечную систему кораблей, встраивали в черепушку тонкие, невесомые пластины. Тогда любой мысленный приказ, отслаиваясь от лишних образов и обрывков потока сознания, превращался в сверхскоростное, сверхточное управление. Техника подчинялась желаниям человека напрямую. Прогибалась даже под мысли Граува, которого лично Ларский держал бы подальше от ножей, кастетов, кораблей и управления.

Он соскользнул с трапа челнока. Легкая ткань скафандра прохладно льнула к телу, а по поверхности шлема скользили багровые огоньки от затухающих фасеточных ускорителей. Оглянулся, привыкая к освещенному пространству под непроглядным небом, к глухим, черным теням, ложащимся на серую пыль. Военная база, которую время от времени использовали инопланетные подразделения Альянса Федерации, тянулась в ста метрах правее. Она змеей разрезала и огибала линию скального выступа кратера, уходя внутрь чащобой туннелей, естественных и искусственных. Полупрозрачные витражи окружали гигантскую трещину, перемежаясь кронштейнами разных форм и размеров, толстыми композитными перемычками. К никак не выделяющемуся входу вел переход из отшлифованного до блеска камня, над которым неподвижно висела пыль.

Ларский пнул лунную пыль, и она тоскливо повисла у высоких ботинок. Он делал это каждый раз, оказываясь здесь. А еще набирал в горсть, забавляясь тем, что микроскопические, остроугольные частицы нельзя никакими силами стряхнуть с перчаток. Прыгая, он двинулся в сторону базы. Легкость, невесомость движения почти полностью компенсировалась тяжестью в животе и липким страхом, который пропитывал при мысли о скорой встрече с лидером тараканов. Но это сравнение союзники считали уничижительным. Поэтому муравьем, лучше с муравьем.

Робот сопровождения недолго петлял по пустым переходам. Силовые кабели, генераторные стержни нигде не были замаскированы. Всюду чисто, пусто и гулко, кое-где подмигивали оранжевым датчики, и ничто не говорило о присутствии людей. Впрочем, Ларский и так знал, что база в основном пустовала, жила в автоматическом режиме и использовалась для оперативных и учебных целей. А учений, насколько он осведомлен, давно не проводилось. Чертовски давно, чтобы считать это нормальным. Вот только почему сюда высадились инсектоиды?

Робот завис у гигантской прозрачной полусферы, и как только Ларский приблизился, ее нижний лепесток сдвинулся, открывая проход. Стараясь не думать о слабости в коленях и в менее пристойных местах организма, он вошел в зал трапециевидной формы с высоким глянцевым сводом. На дальней стене поблескивали обводы спящего полиэкрана, в воздухе висело кольцо широкого стола, а под ним плоские, невесомые сиденья с тонкими, словно бумажными спинками. И никого живого на первый взгляд. Изучив все тени в углах зала, он почувствовал за спиной движение, резко обернулся и сразу, не в силах сопротивляться панике, сделал несколько быстрых шагов назад. Трехметровое чудовище перекрыло полностью распахнувшуюся сферу входа.

— Я слушаю.

Надтреснутый металлический баритон только походил на человеческий голос. Инсектоиды предпочитали трансформировать свою речь именно в такие звуки.

— Меня зовут Никита Ларский. Генерал-майор комитета межпланетных расследований. Я бы хотел поговорить с господином командующим.

— Я слушаю.

Голос повторил в той же интонации, ровно и без малейших эмоций. Чудовище двинулось вдоль стены, по касательной к Ларскому. Когти клацнули по ячеистому стальному полу. Генерал-майор не мог отвести глаз от гигантских перекачанных ястребиных лап. От колен и ниже, в самой длинной своей части, они были совершенно черные и идеально гладкие, будто полированные. Пытаясь собрать в голове вежливые слова и промочить слюной пересохшее горло, Ларский пополз взглядом вверх. К короткой тунике, закрывающей только бедра. К голове, с совершенно гладким, словно фарфоровым, лбом. И к короне из костяного гребня, переходящего в толстые кожистые веревки нервных окончаний. Кроме нижней части конечностей эти чудовища были оливковыми. Из-за медной крови. В глубине широченных, на всю морду, многоуровневых челюстей, между вибрирующих уступов зубов проглядывала зелень и чернота. Над короткой с двумя ноздрями надкостницей открывались большие, на пол-лица, фасеточные глаза инсектоида. Будто страшные черные очки слепого. Вот только видел тот куда лучше Ларского.

Издалека более чем трехметровое тело казалось неровно окрашенным, со светлыми и темными разводами. Но гладким и блестящим, как литая сталь. Контуры и изгибы покрывал непробиваемый упругий панцирь. Только с виду похожий на хитиновый, но гораздо крепче. На спине и плечах он собирался в гребни и изогнутые отростки, позволяющие даже в падении зацепиться спиной за любую поверхность.

— Может, мы присядем? — сипло предложил Ларский, страстно желая при помощи этикета остановить угрожающее движение вдоль стены.

Инсектоид выдернул из-под туники штуку, похожую на здоровенный шуруп, обхватил ее с двух сторон удлиненными, с виду птичьими пальцами. Раздался хлопок, потом скрежет и она увеличилась. Примерзнув к полу, Ласркий с тоской вспомнил широкие фальчионы древних воинов и пытался сообразить, что оскорбительного могло прозвучать в предложении сесть. Когда шляпка огромного, в половину Никиты, шурупа