Такие места всегда были возле воды: у источника в глубоком ущелье, у бушменского колодца или в пересохшем русле, где можно докопаться до драгоценной влаги. С мест встречи всегда открывался круговой обзор, так что преследователь не мог застать буров врасплох. Вдобавок поблизости полагалось быть пастбищам для лошадей и убежищу для людей, и в таких местах они всегда скрытно оставляли припасы.

У места, которое выбрал Лотар на этот раз, было дополнительное преимущество. Оно находилось в холмах, всего в нескольких милях от процветающего немецкого ранчо, которым владел добрый друг семьи Лотара, сторонник, на которого можно было положиться: он разрешал им останавливаться на его землях.

Лотар шел к холмам по сухому руслу, которое извивалось между возвышенностями, как раненая гадюка. Он шел не скрываясь, чтобы ожидающие могли увидеть его издалека, и был еще в двух милях от условного места, когда впереди на вершине скалистого утеса показалась и приветственно замахала руками крошечная фигура. К ней быстро присоединились еще три, и все они побежали по склону навстречу отряду Лотара в долине сухой реки.

Первым бежал Варк Ян, или Свинья Джон, старый койсанский воин со сморщенным желтым лицом, которое говорило о смешанном происхождении от нама и бергдама и даже, как он хвастал, от настоящих бушменов. Предположительно его бабушка была рабыней-бушменкой, захваченной во время последнего большого набега буров-рабовладельцев в прошлом столетии. Но он был известный враль, и поэтому не все верили его утверждениям. Сразу за ним бежал Клайн Бой, незаконный сын Хендрика от женщины из племени гереро.

Он направился прямо к отцу и почтительно приветствовал его традиционным рукопожатием. Он был высок и силен, как отец, но с более тонкими чертами, раскосыми глазами в мать, и более светлой кожей. Как дикий мед, она меняла цвет под лучами солнца. Эти двое работали на траулере в Китовом заливе, и Хендрик послал их на поиски остальных, в ком они нуждались, чтобы привести тех на место встречи.

Лотар повернулся к этим людям. Он не видел их двенадцать лет и помнил их как яростных бойцов, своих охотничьих псов, как он ласково их называл, и нисколько им не доверял. Потому что, как дикие псы, они могли наброситься и на него, едва почуяв слабость.

Сейчас он приветствовал их, называя старыми военными прозвищами: Журавлиные Ноги (овамбо с ногами, как у журавля), Буйвол (голова сидит на толстой бычьей шее). Они сжимали ладони, потом запястья, потом снова ладони – это было их особое приветствие для особых случаев, например, после долгой разлуки или успешного набега. Лотар наблюдал за ними и видел, что двенадцать лет легкой жизни изменили их. Они потолстели, обрюзгли, постарели, но он утешал себя тем, что задуманное не потребует от них чересчур многого.

– Итак! – улыбнулся он. – Мы оторвали вас от толстых животов жен и от пивных котлов.

Все расхохотались.

– Мы пришли, как только Клайн Бой и Свинья Джон назвали твое имя, – заверили они.

– Конечно, вы пришли только потому, что любите меня и верны мне, – насмешливо сказал Лотар, – как стервятники и шакалы собираются из любви к мертвым, а не на пир.

Все снова рассмеялись. Как им недоставало его язвительного языка!

– Свинья Джон упомянул золото, – признался Буйвол между приступами смеха.

– А Клайн Бой прошептал, что может снова быть схватка. Печально, но мужчина в моем возрасте способен ублажать своих жен только раз или два в день, однако мы можем сражаться и наслаждаться старой дружбой, и бесконечно грабить, днем и ночью. Наша верность тебе безгранична, как Калахари, – сказал Журавлиные Ноги, и все снова рассмеялись и принялись колотить друг друга по спинам.

Продолжая хохотать, отряд покинул русло и поднялся на старое место встречи. Это был уступ под низко нависающей скалой; его «крыша» потемнела, закопченная чадом бесчисленных бивачных костров, а заднюю стену украшали рисунки охрой и изображения маленьких желтых бушменов, которые задолго до них веками использовали это место как убежище. От входа в убежище открывалась обширная панорама мерцающих равнин. Приблизиться к этому холму незаметно было почти невозможно.

Первые четверо пришедших уже открыли тайник, устроенный в щели скалы дальше по склону. Вход в него закрывали камни, обмазанные речной глиной. Содержимое выдержало годы хранения лучше, чем полагал Лотар. Конечно, консервированная пища и коробки с патронами были герметически закрыты, а ружья «Маузер» покрыты толстым слоем желтой смазки и завернуты в промасленную бумагу. Они превосходно сохранились. Даже более уязвимые упряжь и одежда сохранились в сухом воздухе пустыни.

Они поели консервированной говядины с подогретыми корабельными сухарями – когда-то они ненавидели эту однообразную еду, но сейчас она казалась вкусной и вызывала воспоминания о других бесчисленных таких же обедах, которые спустя годы стали казаться такими приятными.

После этого перебрали упряжь, обувь и одежду, отбраковывая поврежденные насекомыми или грызунами или высохшие, как пергамент; поврежденное разбирали на части, собирали заново, смазывали, пока все не были экипированы и вооружены.

За работой Лотар думал о том, что по пустыне разбросаны десятки таких тайников, а на севере, на тайной береговой базе, откуда он снабжал торпедами и горючим немецкие подводные лодки, есть еще тысячи фунтов припасов. До сих пор ему не приходило в голову использовать их в личных целях – ведь это была часть патриотического долга.

Он почувствовал искушение. «Если нанять корабль в Китовом заливе и подняться вдоль побережья…» Но с неожиданной дрожью напомнил себе, что никогда больше не увидит Китовый залив и эту землю. После того, что они задумали, возврата не будет.

Он вскочил, прошел к выходу из убежища и стал глядеть на коричневые нагретые солнцем равнины, усеянные кустами верблюжьей колючки. Его охватило предчувствие страшных страданий и несчастий.

«Неужели я не могу быть счастлив где-нибудь в другом месте? Подальше от этой жестокой и прекрасной земли? – Его решимость дрогнула. Он повернулся и увидел, что Манфред наблюдает за ним с тревожным выражением. – Могу ли я принять это решение за сына? – Он смотрел на мальчика. – Обречь его на жизнь изгнанника?»

Он с усилием отбросил сомнения, стряхнул их, как лошадь стряхивает со шкуры мух, и подозвал Манфреда. Он отвел мальчика в глубину ущелья и там, где их не могли слышать другие, объяснил сыну, что их ждет впереди. Он говорил с ним как с равным.

– Все, ради чего мы работали, у нас украли, Мэнни, – не в глазах закона, но в глазах Бога и естественной справедливости. Библия позволяет нам получать воздаяние у тех, кто обманывал и предавал нас: око за око, зуб за зуб. Мы отберем то, что у нас украли. Но, Мэнни, англичане сочтут нас преступниками. Нам придется скрываться, бежать и прятаться, а они станут охотиться на нас, как на диких зверей. Мы будем выживать только благодаря своей храбрости и уму.

Манфред нетерпеливо переминался с ноги на ногу, сверкающими глазами глядя в лицо отцу. Все это звучало чрезвычайно романтично и возбуждающе, и он гордился доверием отца, который обсуждал с ним такие серьезные вопросы.