Элен Деверне сидела на измятой постели среди атласныхподушек, с восхищенной улыбкой глядя на бронзового от загара, мускулистогоСтивена Дэвида Эллиота Уэстморленда, графа Лэнгфорда, барона Эллингвуда, пятоговиконта Харгроув, виконта Эшбурна, который, работая плечами, натягивал рубашку,всю в оборках, снятую им накануне вечером и брошенную в ногах кровати.

— Ну что, сходим на следующей неделе в театр, какдоговорились? — спросила она.

Доставая шейный платок, Стивен удивленно посмотрел на нее.

— Разумеется. — Он повернулся к зеркалу над камином и сталловко укладывать в тончайшие складки нежный белый шелк вокруг шеи. — А почемуты спрашиваешь? — удивился он, глядя на ее отражение в зеркале.

— Потому что на следующей неделе начинается сезон[1]и приезжаетМоника Фицуеринг. Мне сообщила об этом наша общая парикмахерша.

— Ну и что? — спросил он, не моргнув глазом. Элен, вздохнув,повернулась на бок и, облокотившись на подушку, с искренним огорчениемпроговорила:

— Я слышала, ты наконец решился сделать Монике предложение,которого они с отцом ждут вот уже целых три года.

— Ах, вот оно что! — произнес он небрежно, однако слегкаподнятая бровь красноречивее всяких слов говорила о том, что Элен не следовалозатрагивать эту тему.

О том же свидетельствовало и выражение его лица, однако Эленподумала, что их многолетняя и такая приятная для обоих связь дает ей правооткрыто выражать свои чувства.

— Насколько мне известно, ты не раз готов был ублажитьпредложением руки и сердца не одну жаждущую выйти замуж особу, но я никогда неспрашивала тебя об этом.

Не ответив, Стивен подошел к постели, невольно залюбовавшисьЭлен. Ну разве можно сердиться на такую прелесть?

Элен и в самом деле была ослепительно хороша, ее длинныезолотистые волосы рассыпались по соблазнительной груди и изящной спине. Красотав ней сочеталась с умом, непосредственностью, изысканностью. В общем, о такойлюбовнице мог мечтать каждый мужчина.

Она была слишком практична, чтобы надеяться на брак с ним,понимая, что это абсолютно нереально для женщины в ее положении, и в то жевремя слишком независима, чтобы всерьез и надолго связать себя брачными узами,— и то, и другое лишь укрепляло их отношения. Так по крайней мере думал самСтивен.

— А теперь ты хочешь, чтобы я подтвердил или опроверг слухио том, что собираюсь жениться на Монике Фицуеринг? — спокойно спросил он.

Элен ответила ему ласковой соблазнительной улыбкой, неизменновызывавшей в нем желание:

— Да, хочу.

Стивен смерил ее долгим взглядом и наконец произнес:

— Допустим, это правда. Что тогда?

— Тогда, милорд, скажу вам, что вы совершаете большуюошибку. Все, что она может предложить тебе, — это свою красоту, своепроисхождение, может подарить тебе наследника. Но у нее нет ни твоей силы воли,ни твоего ума. Возможно, она станет заботиться о тебе, но никогда не поймет.Тебе будет с ней скучно даже в постели, начнутся ссоры, взаимные упреки, обиды.

— Спасибо, Элен. Пожалуй, мне здорово повезло, что тыпроявляешь такой живой интерес к моей личной жизни и готова поделиться со мнойсвоим опытом.

От его сарказма ее улыбка стала не такой уверенной, но всеже не исчезла.

— Вот видишь, — мягко заметила Элен, — я поняла, что тысердишься на меня, но не придала этому особого значения, а Моника Фицуерингбыла бы в шоке от подобного тона.

— Прошу извинить меня, мадам, — с легким поклоном язвительнопроизнес Стивен, — если мой тон показался вам недостаточно вежливым.

После неудачной попытки схватить Стивена за рукав и усадитьна постель рядом с собой Элен отказалась от этой мысли, однако тему разговоране сменила, только просияла улыбкой, стараясь остудить его гнев.

— Невежливый тон? Упаси Боже, Стивен. Напротив. Твой тонобычно прямо пропорционален раздражению. Чем больше раздражение, тем вежливеетон. А уж когда ты доходишь до точки кипения, твоя вежливость и корректность незнают границ. Они вызывают тревогу. Даже страх.

Как бы в подтверждение своих слов Элен поежилась, и Стивенневольно улыбнулся.

— Но я знаю, — сказала она все с той же обворожительнойулыбкой, — что делать, когда ты сердишься… — У нее перехватило дыхание, потомучто в этот момент большая рука Стивена скользнула под простыню и легонько сжалаее груди.

— Просто хочу согреть тебя, — сказал он, а она обвила егошею руками и крепко прижала к себе.

— И отвлечь от тягостных дум?

— Ну, для этого достаточно подарить тебе красивую шубку.

— Чтобы согреть меня?

— Нет, отвлечь, — сказал он, прильнув к ее губам, и тут онизанялись самым приятным делом на свете, которое и греет, и отвлекает.

Было уже почти пять часов утра, когда граф снова оделся.

— Стивен? — сонно шепнула Элен, в то время как он запечатлелна ее челе прощальный поцелуй.

— Да, дорогая?

— Хочу тебе кое в чем признаться.

— Никаких признаний, — заявил Стивен. — Ведь мы договорилисьс самого начала. Никаких признаний, никаких упреков, никаких обещаний. И насэто вполне устраивало.

Однако сегодня Элен это не устраивало, хотя возразить ейбыло нечего.

— Признаться, я ужасно ревную к этой Монике Фицуеринг.

Стивен досадливо вздохнул и выпрямился, приготовившисьвыслушать излияния Элен, разумеется, без особого восторга, о чемсвидетельствовали его слегка приподнятые брови.

— Я понимаю, тебе нужен наследник, — начала она, скрививсвои полные, чувственные губы в некое подобие улыбки. — Но что тебе стоитвыбрать женщину чуть-чуть похуже меня? Чуть-чуть посварливее. И чтобы носчуть-чуть крючком или маленькие-премаленькие глазки. Вот тогда бы я невозражала.

Стивен усмехнулся, но, решив раз навсегда закрыть этотвопрос, сказал:

— Моника Фицуеринг для тебя неопасна, Элен. Уверен, оназнает о наших отношениях и не станет вмешиваться.

— Откуда такая уверенность?