— Значит, я воришка не хуже Юго, даже немножко лучше, — спокойно предположил сирена, сбрасывая покрывало. — Ну было дело, обобрал. А что мне оставалось? Он отказал нам в помощи. Пообещал, получил услуги сирен — и не заплатил. Мы нуждались, люди голодали.

— Что сказала твоя мама? — забеспокоилась Элиис.

— Что я ловкий, — подмигнул Боу. — И что больше не надо так делать. Элиис, я здесь по распоряжению араави.

— О да, ты же его новый хранитель, — улыбнулась сирин. — Семь лет прошло… Надо же, так много времени! Коор совсем плох. Когда мы познакомились, он был еще крепким конем, помнишь? Ты учил меня чистить его шкуру скребницей.

— Помню. — Взгляд сирены потеплел. — Но, прости, не до воспоминаний. Слушай внимательно, дело очень серьезное. На сей раз нас изгнали с Гоотро надолго, немилость сознательно спровоцирована араави Граатом. Никак нельзя сломаться, недопустимо принять многочисленные условия, которые навязывают востоку араави и сам коралловый владыка. А заодно и газур. Нельзя никак, даже в обмен на право наследовать посох, так сказал Эраи.

— Плохи ваши дела? — испугалась Элиис.

— Борьба за посох — та еще игра, длинная и сложная. И мы умеем играть: сейчас выгодно затаиться и выждать. Так что наши дела вполне хороши. Твои куда хуже, — нахмурился сирена. — Сюда скоро явится один из араави, тот, кто примет условия. Он может пожелать укрепить свое влияние. Тебе уже исполнилось шестнадцать, вдруг да вздумает подобрать сирину мужа, выгодного для этого араави, и затем, пользуясь предлогом, увезет тебя в свои владения. Например, в замок сирен востока, где стены крепки и нет лишних ушей и глаз. Там тебя поселят с мужем. Временно, так скажут. Мол, для твоего же блага, семейное счастье, родные стены и все такое.

Элиис испуганно охнула. Она прекрасно помнила, в каком состоянии был сам Боу, доставленный семь лет назад с востока Древа. В ушах снова зазвучали слова Лооты, вспомнился до мелочей ее рассказ о беспросветной и тягостной жизни в замке. Боу внимательно изучил отражение череды мыслей на лице сирина: от страха, минуя сомнение и отчаяние, — к идее побега, до поры хранившейся в самых темных и дальних тайниках памяти. Слово, данное араави, осознание долга, удобство жизни в замке — все это пока вполне надежно удерживало от побега. Но сегодня он сам признал: ситуация меняется, и, увы, не к лучшему…

— Я знаю про твою отмычку, — признался Боу.

— Вот еще, — не на шутку испугалась Элиис.

Всем в охране понятно, что вскрыть замок комнаты силой капли божьей, дарованной старшим детям Сиирэл, сирин не сумеет. Ее связь с океаном бесполезна вдали от его вод: так записано во всех книгах, и это правда. К тому же девочка, выросшая в горной долине и под строгим надзором доставленная на Гоотро, ни разу не касалась живого моря. Элиис, как осторожно предположил Эраи Граат, пока не вполне сирин, ее дар не раскрылся. И тем более она не способна на побег… Предусмотрительная Элиис позаботилась о том, чтобы обзавестись хотя бы слабой, но все же надеждой обрести свободу. И старательно скрывала свою маленькую тайну: гвоздь, ловко припрятанный ею в хлебную лепешку еще в родном селении.

Нищий пастух, которого Элиис теперь с трудом вспоминала и совсем отвыкла считать родным, получил за дар дочери звонкое золото. И сам слезно благодарил араави за доброту богини, сам без раздумий толкнул дочь в руки стражей. Еще бы: в один миг нищий, никому не нужный в селении человек стал первым богатеем долины! «Что долина, — читалось в лихорадочном блеске глаз, — все горы станут мне завидовать!» Золотых граонов пастух до того дня не то что в руках не держал — издали не видел! Элиис не плакала, покидая дом.

Она помнила наставления Юго, много раз повторявшего: «Люди сами должны строить жизнь и сами отвечают за свои ошибки и слабости». Будущий моряк взахлеб рассказывал о славных капитанах и гордых борцах с пиратами, которые не боятся никого и ничего.

Элиис не считала себя годной для великих подвигов. Но все же сказанное помогло собраться с силами. Она вытребовала разрешение собрать в дорогу узелок — вещи и хлеб. А гвоздь всегда лежал в кармане, оттягивая ткань. Он был большой, удобный, острый на одном конце и широкий у шляпки, прокованный четырехгранником. Полезный: соседские дети травили нищую дочь пастуха, и она привыкла ходить с «оружием». Перепрятать гвоздь из кармана в хлеб удалось одним неприметным движением. И вовремя. У самого порога Элиис тщательно и бесцеремонно обыскала сирена араави, Лоота. Но ничего опасного не нашла, лишь повыдергивала острые костяные шпильки из волос, порылась в узелке — и тем уняла свою подозрительность, напоенную жаждой сока ош.

Год за годом Элиис точила свой «ключ», гнула, прилаживала для дела. И думала. Чтобы сбежать, надо иметь очень точный план, надежный. Охрана опытна, а сирин — весьма ценная пленница. При ней не обсуждают дороги, не делятся впечатлениями об окрестностях крепости и не говорят о городе. Впрочем, семь лет — срок изрядный, Элиис успела подслушать многое, упомянутое мельком, и составить из обрывков довольно цельную, как теперь представляется, картину.

Боу погладил по волосам, утешая без слов:

— Ну что ты, сестренка, разве мы с мамой тебе враги?

— Вы моя семья, — кивнула Элиис, успокаиваясь.

— Мама умеет обыскивать, — подмигнул сирена. — И я тоже совсем не глуп, в побегах побольше всех иных сирен понимаю. Твою комнату я осматривал раза три только в первый год. Еще я сам немножко переделал тайник для гвоздя, чтобы другие не нашли его, обыскивая после меня. Не заметила?

— Нет, — расстроилась Элиис. — Почему не отобрал?

— Тебе с гвоздем было спокойнее, я понимаю, — тихо рассмеялся Боу. — Он вроде обещания свободы, ведь так?

Элиис виновато кивнула. Вот и исчезла ее единственная тайна. Которой, оказывается, и прежде не было. Хотя Боу прав: гвоздь — не более чем способ самоуспокоения и вернее того — самообмана. Настоящей надежды обхитрить всех сторожей он не давал.

Боу немного помедлил, переждал, пока уляжется разочарование сирина. Элиис вздохнула, расставаясь с прежними представлениями. Смущенно дернула плечом. И Боу счел, что можно переходить к основному делу. Ведь на лице Элиис нет ни озлобленности, ни упрямой обиды, ни затаенного желания сбежать немедленно и тем отомстить обманщику араави и всему Древу, не способному дать сирину и малой свободы. Хотя в глаза всякий называет Элиис родней богов, кланяется — и не исполняет самого главного желания божественной…

Боу снял с пояса мешочек и положил на пол три узорных деревянных украшения: браслет из тонкого бамбука, согнутого еще во время роста, подвеску для шейного ожерелья и гребень для волос.

— Это что такое? — заинтересовалась Элиис. Тронула жемчуг отделки украшений. — Красиво.

— Новые отмычки, — улыбнулся Боу. — Самые наилучшие. Я выбирал, заказывал недостающее, я же и прятал в деревяшку. Узор южных островов, ни намека на наш запад, столь неприятный всем прочим араави и стражам, я и это продумал, учел.

— Отмычки, — не поверила услышанному Элиис. — Сам отдаешь мне в руки ключи от замка и от свободы…