Машин на шоссе ночью почти не было, но в одном месте меня остановил инспектор ГАИ. Я ему представился и говорю:

— Ельцина в реку бросили.

Он козырнул и с неподдельным сочувствием в голосе ответил:

— Давай, гони!

К Борису Николаевичу тогда относились с любовью и надеждой. Он был символом настоящей «перестройки», а не болтовни, затеянной Горбачевым.

Позднее подъехали Наина Иосифовна, Татьяна с Лешей на «Волге». Выходят из машины и уже заранее рыдают. Вслед за ними прибыла еще одна машина — милицейская: в компетентные органы поступила информация, что пьяный Ельцин заблудился в лесу.

Наина Иосифовна бросилась к мужу:

— Боря, Боря, что с тобой?

У Бори слезы выступили, но он уже согрелся, пришел в чувство. Полупьяного, слегка шатающегося, мы довели его до машины. На следующее утро ближайшие соратники и единомышленники собрались у Бориса Николаевича дома, на Тверской. Ельцин лежал в кровати, вокруг него суетились врачи. Они опасались воспаления легких, но все обошлось обычной простудой».

* * *

Конфликт между Ельциным и Горбачевым нарастал и в 1990 году стал очевиден. В чем же была истинная причина этого конфликта? Реальное несогласие Ельцина с горбачевским курсом или же банальная борьба за власть?

Если Ельцин собирался оппонировать реформам Горбачева, то в чем и как? А главное, что он готов был предложить взамен? Были ли это реальные экономические преобразования или же все сводилось к битве за трон, в которой годились любые средства, в том числе и истерика о «сохранении демократии в новой России»?!

16 мая 1990 года Ельцин вопреки скрежетанию «горбачевской» команды был избран народным депутатом РСФСР. Такое конкурентами не прощается.

В горбачевской команде проснулся инстинкт самосохранения — она остро почувствовала, что вот в народный парламент пришел разрушитель, который всю ее уничтожит.

И уже 12 июля 1990 года на XXVIII съезде КПСС на набирающего политические очки Ельцина вся «горбачевская» команда бросается, как свора диких разъяренных псов. Не на шутку взвинченный Борис Ельцин демонстративно кладет партбилет и объявляет о своем уходе из партии. В то время уже начата прямая трансляция партийных съездов, и эти исторические кадры видела вся страна. Они стали прекрасной рекламой будущему президенту.

Дальше — больше. Борис Ельцин дает интервью зарубежной печати с отстрой критикой действующей власти. Он публично требует отставки президента страны М.Горбачев а.

Пролетают еще несколько месяцев. За это время, кажется, бьющиеся за власть лев с тигром, Ельцин с Горбачевым, напрочь забывают о том, что творится в стране. Они, как два обезумевших капитана на корабельном мостике, лихорадочно вырывают друг у друга штурвал…

Страна, без руля и ветрил, катится в пропасть — к своему печальному распаду, к «Беловежью».

Рейтинг опального политика в глазах народа растет.

Ельцин стал демократическим «брендом». Он идентифицировал себя с модным словом «демократия», которое казалось панацеей от всех советских бед — начиная с тотально пустых полок магазинов и заканчивая выдачей виз на загранкомандировки. Однако было ли серьезное содержание за этой эффектной оберткой?

Давайте послушаем самого Бориса Николаевича.

ИЗ КНИГИ Б.ЕЛЬЦИНА «ЗАПИСКИ ПРЕЗИДЕНТА»:

«Я разобрался в наших отношениях с Горбачевым до конца. Я понял и его силу, и слабость, понял исходящие от него флюиды беды, угрозы. Никогда не ставил себе цели бороться именно с ним, больше того — во многом шел по его следам, демонтируя коммунизм. Но что таить — многие мои поступки замешаны на нашем противостоянии, которое зародилось по-настоящему именно в те времена.

Горбачеву надоела перестройка. Он ясно видел тупик, в котором может оказаться. Развитие ситуации было очевидным — пора было начинать постепенно переходить от неудавшихся реформ, от очередной «оттепели» к замораживанию политического климата, к стабилизации обстановки силовыми методами, к жесткому контролю над политическими и экономическими процессами.

Его первый шаг — президентство. Он закончил процесс оформления своего нового статуса.

Одновременно он страховался от коммунистов — угрожать Президенту СССР было уже сложнее.

Горбачев начал избавляться от людей, которые превратились в самостоятельные политические фигуры: Яковлева, Шеварднадзе, Бакатина. Горбачеву надоело бороться с легальными оппозиционерами, надоели мучительные проблемы в республиках, надоела полная неясность с экономикой. Горбачеву, наконец, надоела пассивная политика бесконечных уступок и мирных инициатив в международных делах. Горбачев устал быть одним и тем же Горбачевым на протяжении многих лет.

Глобальный план перестройки уперся в его неспособность проводить практические реформы. Какие реформы хотел проводить Михаил Сергеевич? Был ли он органически способен к роли жесткого, бескомпромиссного руководителя?

Всем известно, что Горбачев был и остается приверженцем социализма с человеческим лицом. В теории это выглядит красиво. А на практике — бывший генеральный секретарь настолько боялся болезненной ломки, резкого поворота, был человеком настолько укорененным в нашей советской системе, пронизанным ею до мозга костей, что поначалу сами понятия «рынок», «частная собственность» приводили его в ужас. И этот ужас длинным шлейфом тянулся за всеми действиями «партии и правительства».

Даже после августовского путча Горбачев крайне болезненно воспринял решение о приостановлении деятельности компартии!

Так о каких реформах могла идти речь в рамках «жесткого курса», который наметился в связи с новой горбачевской командой: министр внутренних дел — Пуго, новый министр иностранных дел — Бессмертных, премьер-министр — Павлов, вице-президент — Янаев и др.?

Был ли способен Горбачев к роли «сильного президента»? Пусть простят мне читатели мою субъективность, но я в этом сомневаюсь. Самой природой созданный для дипломатии, компромиссов, мягкой и сложной кадровой игры, для хитроумного «восточного» типа властвования, Горбачев рыл себе яму, окружая себя «типичными представителями» нашей советской государственной машины.

Падение в пропасть было неизбежно.

* * *

Роль «сильного президента», о которой мечтает Борис Ельцин, предполагает, конечно, не только способность видеть социально значимую цель, но и механизмы достижения этой цели. Сама по себе «сила», выражающаяся в антиконституционных действиях (позже мы будем говорить на страницах книги и о расстреле парламента, и о Чечне, и о дефолте), сила, внешне проявляющаяся в деспотичном вытирании ног о своих соратников, вряд ли характеристика, достойная политика.

«Один раз я присутствовал на бюро горкома, и мне было неловко слушать, как Борис Николаевич, отчитывая провинившегося руководителя за плохую работу, унижал при этом его человеческое достоинство. Ругал и прекрасно понимал, что униженный ответить на равных ему не может.