— Так, — задумчиво говорит врач и общупывает ребенку шею. Затылок. Подмышки. Заглядывает в рот, в глаза. Затем спрашивает. — Этот синяк у тебя от падения?

— Он и раньше был… У меня всегда есть хоть один синяк, я же на хоккей хожу. А от падения у меня синяк на заднице.

Эрнест Львович кивает, затем задирает на ребенке свободную штанину, осторожно разматывает повязку и осматривает рану.

— Подозрительно много из вас крови вытекло, молодой человек, — говорит он. — Из такой-то маленькой дырочки.

Цокает языком. Что-то записывает. Затем дает мне направление на очередной анализ. Люмбальная пункция, читаю я и снова думаю о том, что Яне звонить придется. Сегодня. Опускаюсь в кресло. Понимаю, что слишком сильно сжал несчастную бумажку, у нее порвался край.

— Пап?

Эрнест Львович уходит. Я откладываю направление на тумбу, не хватало порвать еще к хренам на части. Смотрю в окно — пасмурно. На подоконнике лежит кусок остро обломанной палки, конец выкрашен в бурый цвет — Илья забрал на память. И говорю.

— А давай тебе бластер выберем прямо сейчас, в каталоге магазина. А я вечером куплю.



В квартире было просто жутко тихо. Вхожу — прислушиваюсь. Тишина. Даже холодильник навороченный, папы подарок, и тот работает бесшумно. И от этой жути я с ума схожу — я просто не привыкла быть одна.

Илюшка и раньше уезжал. Пару раз, ненадолго, в спортивный лагерь. К деду на несколько дней. Но то иначе, тогда я наслаждались одиночеством, я знала, что с моим ребенком все в порядке.

Я даже лечь хотела вместе с Ильей. В общем правила больницы на этот счет были не очень гибкими, но коммерческая палата давала свои бонусы. Однако, удивительно, но этому воспрепятствовал сам Илья. Он все еще относился к происходящему, как к приключению, правда, в последние дни уже начал канючить, проситься домой. Чего его там держат? Это всего лишь рана, пусть и перепугавшая меня порядком.

Через несколько дней, порядком отчаявшись от вечеров, которые было нечем наполнить я позвонила Антону. Мне повезло, он в городе был. Наверняка, удивился, что я домой его пригласила — это было не в моих правилах. И у нас с Ильей в гостях он максимум чай пил.

— Привет, — поздоровался он.

Сначала в квартиру вошел огромный букет роз, затем сам Антон. Ему вообще были свойственны такие жесты, хотя я уже раз сто говорила — мне жаль срезанные цветы. Лучше бы горшок с геранью приволок.

Я поцеловала его в щеку, огромный веник отправила в огромную вазу. Один шип впился в кожу ладони, и на ней выступила крошечная капля крови, опять напомнившая мне о сыне. Я торопливо вытерла ее салфеткой.

— Я соскучился, — сказал Антон. — А ты совсем меня забросила.

Я стою с этой салфеткой в руках, Антон прижимается к моей спине, неторопливо расстегивает пуговицы на блузке. Я чувствую его дыхание. Правильно, сейчас задорныи сексом выбью из головы все лишнее.

До постели Антон донес меня на руках. Точнее, до дивана. Я уже было и правда увлеклась происходящим, его руками на своем теле, помогала ему избавиться от рубашки, когда он вдруг остановился.

— Что это?

Я вывернулась, проследила за его взглядом. Вот же глазастый! Он всегда все замечал. Погрешности маникюра, например. К слову сейчас маникюр тоже оброс, но пока не до того. Когда замечал новую стрижку, платье, или цвет волос всего на тон отличающийся от прежнего, это было приятно. А сейчас вот не очень.

— Носок, — нейтральным тоном ответила я.

Антон перегнулся и подобрал валяющийся под креслом крошечный розовый носочек. Видимо, свалился с малышки. Рассмотрел со всех сторон, словно интереснее в жизни ничего не видел.

— Яна, — вздохнул он. — Яночка. Ты всегда мне нравилась именно тем, что не похожа на остальных баб. Клуш. Ты и с сыном вела себя иначе — словно друг. Смогла построить пусть и небольшой, но собственный бизнес. А теперь что? Стоило бывшему приползти, как побитому псу, ты уже нянчишь его младенца.

— Теперь, — я поправила блузку, хотела застегнуть, но пальцы почему-то не слушались. — Теперь я судя по всему тебе не нравлюсь. Иди, Антон.

Он усмехнулся, а я отобрала у него злосчастный носок. Поднялась с дивана, ему все же не суждено стать ложем любви, одернула юбку.

— Обиделась, значит, — констатировал Антон. — Что же, позвоню потом.

Подобрал с пола рубашку, которую я уже успела с него снять, надел. Улыбнулся криво, отсалютовал мне шутливо. Попытался поцеловать на прощание. Смешно, но я и правда обиделась. Не нужно тыкать меня носом в мои ошибки, словно нашкодтившего котенка. Мне тридцать лет уже, сама разберусь.

Я закрыла за ним дверь, посмотрела на носочек, а потом отправила его в мусорное ведро — с глаз долой из сердца вон. Наверное, дурная была идея лечить одиночество сексом, попробую работой, это хотя бы финансово выгодно. А завтра с утра же поеду к врачу сына и поставлю вопрос ребром — пусть возвращают мне ребенка, делать ему там уже совершенно нечего.

Мой организм пусть и неохотно, но смирился с существованием будильника. Из сна вырваться никак не получалось, наконец я протянула руку к тумбе, нашарила ненавистный будильник и треснула по кнопке. Но трезвон продолжался. Я на часы посмотрела — начало восьмого только, хотя я планировала встать чуть позже. Проснулась окончательно и поняла, что в дверь звонят.

Открыла, даже не глядя в глазок, за дверью — Ярослав. Странно, я не удивилась даже, так много его теперь в моей жизни.

— Разбудил? — спросил он. — Просто меня ребенок поднял очень рано.

Я с подозрением оглядела бывшего — младенца он нигде не прятал.

— Здравствуй, — поздоровалась я. — Ты же теперь не уйдешь так просто?

— Нет, — словно с сожалением сказал он.

Я вздохнула — сил на борьбу с утра пораньше у меня не было. Пусть уж скажет, что собирался и потом валит.

— Тогда кофе свари, — смирилась я с происходящим. — Я умоюсь.

Холодная вода немного привела в чувство. Я почистила зубы, затем с сомнением полюбовалась на себя в зеркало — бессонная ночь накладывала свой отпечаток, уже не девочка, когда гуляли всю ночь и потом на пары шли. Достала ролик для век, прошлась, потом сама на себя рассердилась — будто мне есть какое-то дело до того, что Ярослав обо мне подумает. Однако в глубине души знала — есть. Каждая женщина тщеславна в той или иной степени, а перед бывшими вообще нужно представать только во всем блеске.

Кофе Ярослав не любил, но варить умел. Две небольшие чашечки с ароматным напитком уже ждали на столе. Я присела, сделала первый обжигающий глоток.

— Ну, — поторопила его я. — Давай, говори.

Он тяжело вздохнул, я поневоле напряглась, отодвинула кофе.