— А как насчет трехмесячного младенца, о котором сегодня пишут газеты? Вчера мать сварила его в кипятке. Кажется, его зовут Фредди Клейтон. Он не просто статистическая величина. Подумай, что чувствовал этот ребенок, когда та, от кого он всецело зависел, окунула его в кипящую воду и держала, пока он не умер. Подумай о его агонии, когда...

— Хватит, Раф! Пожалуйста! Я не могу! Я сойду с ума, если попытаюсь представить...

Он медленно улыбнулся.

— Водное пространство вокруг твоего маленького островка становится шире и глубже.

Лизл вдруг совсем расстроилась.

— Зачем ты проделываешь со мной все это?

— Я только пытаюсь открыть тебе глаза на правду. В жизни на острове нет ничего плохого. Особенно, если ты Высшая. Мы, Высшие, можем довольствоваться собой, сидя на своих островах, а все остальные не могут. Отсюда ложь, что «никто не может жить на отдельном острове». Мы — источник человеческого прогресса. И поэтому они в нас нуждаются. Но нельзя позволять обмануть себя, поверив внушениям, что и ты в них нуждаешься.

— Но мне нравится идея братства. В ней нет никакого обмана.

— Разумеется, есть. И привитая тебе культура подготовила тебя к вере в нее. Пиявки-потребители хотят, чтобы все особенно мы, Высшие, проглотили, словно наживку, миф о человеческом братстве. Так им гораздо легче сосать из нас соки. К чему трудиться обкрадывать нас, если мы сами так легковерны, что позволяем себя убедить добровольно отдавать им все во имя братства?

Лизл посмотрела на Рафа.

— Ты сам слышишь, что говоришь? Ты понимаешь, как все это выглядит?

Он вздохнул и уставился на тротуар на подходе к «Нордстрему».

— Понимаю — параноидально. Но, Лизл, я ведь не сумасшедший. Я не утверждаю, что мы — жертвы всеобщего заговора. Все не так просто. По-моему, это больше подсознательные процессы, которые складывались веками. Они стали устойчивыми и получили всеобщее распространение по очень простой причине — потому, что они эффективны. Они заставляют нас творить, чтобы прочие могли нас доить.

— Ну вот опять.

Он поднял руки.

— Сдаюсь. Может быть, я сумасшедший. А может, и нет. В одном я уверен, что ты и я, мы с тобой не такие, как прочие. Я хочу слить мой остров с твоим, хочу, чтобы между нами возникла нерасторжимая связь. Посмотри на этих людей, Лизл. На своих так называемых братьев. Есть среди них хоть один, на кого ты могла бы рассчитывать? По-настоящему положиться? Нет. Но ты можешь рассчитывать на меня. Не важно в чем, не важно где, не важно когда, но ты можешь на меня положиться.

Лизл покосилась на Рафа и увидела, как напряжен и настойчив его взгляд. И поверила. И воспрянула духом. И снова вдруг вспомнила, что идет за покупками.

Они бродили по переполненным залам и наконец остановились у витрины в ювелирном отделе. Три продавщицы занимались с другими покупателями. Лизл приглядела широкое, в двадцать дюймов, ожерелье из восемнадцатикаратового золота, которое лежало в дальнем конце прилавка вне досягаемости. Ее привлекло плетение «в елочку».

— Нравится? — спросил Раф.

— Очень красиво.

Он протянул свою длинную руку и вынул украшение из гнезда. Расстегнул застежку.

— Вот. Примерь.

Он застегнул ожерелье у нее на шее и подвел к зеркалу. Золото мерцало на груди, затмевая тоненькую цепочку с каури.

— Чудесно.

— Радует тебя блестящий металл, да? Ну тогда давай добавим еще.

Он снова протянул руку и прихватил пару золотых серег с ониксом. Лизл вытащила из ушей надетые сегодня маленькие булавочные сережки и позволила Рафу вдеть вместо них новые.

— Замечательно, — сказал он. — И последний штрих.

Через секунду он надел ей на правое запястье филигранный браслет из восемнадцатикаратового золота.

— Вот! — одобрил он. — Теперь полная картина. — Сжал локоть и мягко вытащил Лизл из ювелирного отдела. — Пошли.

— Куда?

— К выходу.

— Но мы не заплатили.

— Мы не обязаны. Мы — Высшие.

— О Господи, Раф!

Она попыталась вернуться к прилавку, но Раф крепко держал ее под руку.

— Доверься мне, Лизл, — проговорил он ей на ухо. — Следуй за мной. Я единственный, кому ты действительно можешь верить.

У нее перехватило дух, и она позволила ему увлечь себя к выходу, уверенная, что в любой момент на них бросятся магазинные детективы и препроводят в контору, где допросят с пристрастием и арестуют. Но никто их не останавливал.

До самого порога. У стеклянных дверей, ведущих на улицу, перед ними вырос швейцар в униформе, придерживая рукой в перчатке дверную ручку.

— Нашли все, что хотели? — с улыбкой спросил он.

Лизл почувствовала, как у нее задрожали колени. Все эти драгоценности стоят столько, что судить ее будут за крупное хищение, а не за мелкую кражу. Она ясно представила, как ее репутация и вся научная карьера вылетают в трубу.

— Сегодня мы только присматривались, — объяснил Раф.

— Очень хорошо! — произнес швейцар и распахнул дверь. — Заходите в любое время.

— Непременно, — пообещал Раф, пропуская Лизл вперед. Ее охватило невероятное облегчение, когда они смешались с пешеходами и пошли вверх по Конвей-стрит. Отойдя на полквартала от магазина, Лизл вырвала руку.

— Ты рехнулся? — спросила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать. Она была в ярости. Ей хотелось бежать, бросить его, никогда его больше не видеть.

На лице Рафа появилось выражение изумления, но на губах мелькала тень улыбки.

— А в чем дело? Я думал, ты любишь золотые украшения.

— Люблю! Только я не воровка!

— Это не воровство. Ты взяла то, что принадлежит тебе.

— У меня есть деньги! Я могу позволить себе покупать драгоценности!

— Точно так же, как я. Я могу купить весь отдел и увешать тебя золотом. Но дело не в этом. Я совсем не поэтому так поступил.

— В чем же дело?

— В том, что есть «мы» и «они». Мы не обязаны отвечать перед ними. Они заслуживают всего, что мы с ними сделаем, и должны нам все, что мы у них возьмем. Они даром пользовались тобой всю жизнь. Самое время получить кое-что назад.

— Мне ни от кого ничего не нужно, если я этого не заработала.

Он грустно улыбнулся.

— Разве ты не понимаешь? Ты уже все заработала. Просто потому, что ты — Высшая. Мы тащим их на своем горбу. Это наши умы, наши мечты, наши стремления толкают машину прогресса и направляют на верный путь их. Без нас они до сих пор пекли бы клубни на торфяных кострах рядом с жалкими хижинами.