– Мы никуда не пойдем, – упрямо повторил я. – Глушков болен. До утра, как минимум, он должен отдыхать.

И снова толчок кулаком в спину. Я повернул голову, вопросительно взглянув на Мэд. Лицо ее было напряжено. Она покусывала губы и смотрела на Глушкова как на пропасть, в которую кто-то намеревался ее столкнуть. Тенгиз заметил мое движение.

– Что там? Наша юная подруга тоже хочет высказаться? Битте, фрау, мы вас очень внимательно слушаем.

Мэд повернулась ко мне и, делая паузы между словами, словно ей, как и Глушкову, не хватало воздуха, сказала:

– Я еще молода. У меня впереди еще целая жизнь. Я не хочу погибать из-за какого-то авантюриста. Пусть он остается здесь или, если может, возвращается назад.

Я не стал переводить. Тенгиз терпеливо ждал.

– Ну так? – напомнил он. – Чего задумался? Что она там проблямкала?

– Она сказала, что, как и я, никуда не пойдет без Глушкова.

Тенгиз с недоверием покосился на Мэд, затем заглянул мне в глаза и нехорошо улыбнулся.

– Врешь ведь? – спросил он. – Точно врешь! В гробу она видала твоего Глуховина. Писала она на него с вершины Казбека. И сейчас я тебе докажу, что это так.

Он вдруг снял с плеча автомат и сдвинул вниз лепесток предохранителя. Я почувствовал, как у меня похолодела спина.

– У тебя хоть горсть мозгов осталась? – не веря в происходящее, спросил я.

– О чем ты? – захлопал глазами Тенгиз.

– Ты нахаляву загреб миллион баксов, смог уйти с ними, и теперь богат и свободен. Так на кой хрен тебе пачкать руки в крови, брать на душу труп?

Тенгиз вздернул кверху брови.

– Обаный бабай! Ты чего пургу несешь? Кто тебе сказал, что я намерен руки пачкать? Это сделает наша прекрасная мадам со свойственной ей арийской решимостью. Так ведь, Ева Браун?

Гельмут вскочил на ноги. Мне показалось, что он, возмущенный таким предложением, сейчас кинется на Тенгиза. Но немец отошел на пару шагов и демонстративно повернулся к нам спиной. Бэл, скрестив руки на груди, спокойно наблюдал за Мэд. Глушков, уронив голову на колени, спал.

Тенгиз протянул девушке автомат. Она смотрела себе под ноги и не двигалась. Когда короткий черный ствол приблизился к ее глазам, она с каким-то удивлением взглянула на оружие, словно впервые видела это предмет, затем подняла глаза на Тенгиза, будто спрашивая: не шутит ли он.

– Бери, бери! – кивнул Тенгиз. – Не стесняйся, здесь все свои.

Мэд взялась за цевье. Тенгиз разжал пальцы, и автомат оказался в руках девушки.

– Ты сошла с ума, – сказал я Мэд. – Неужели ты сделаешь это?

– Переводчик! – укоряюще произнес Тенгиз. – А ну-ка, на три шага назад!

Мэд вполоборота повернулась в Глушкову, поднесла автомат на уровень груди.

– Илона, что ты творишь! – повторил я.

Бэл передернул затвор и нацелил ствол мне в голову. Мэд с интересом рассматривала полированные бока автомата.

– В нем нет патронов, – улыбнувшись краем губ, сказала она и вдруг я заметил, что она смотрит куда-то в сторону, поверх моей головы, и ее глаза стремительно наполняются кровавым отблеском. Я круто повернулся, и в первое мгновение мне показалось, что по натечному льду пологого склона на нас несется красная лавина.

– Что это, господи?! – негромко произнес Тенгиз.

На склоне громко шипел, разбрызгивал искры и кровянил лед сигнальный патрон. Плотные клубы ярко-красного дыма дирижаблем взмывали в небо, вытягивались по ветру в косой эллипс.

– Кто это поджег? – крикнул Бэл.

Мы все переглянулись. Гельмут вздохнул и пожал плечами. Мэд кинула быстрый взгляд сначала на меня, потом на Глушкова.

– Мы все были здесь… – сказал я, но Бэл меня перебил и поднял палец вверх:

– Тихо!

Он поднял лицо, глядя на небо. До нас долетел слабый, но нарастающий с каждой секундой рокот. В первое мгновение мне показалось, что в километре-двух от нас сошла лавина, но рокот становился громче, выразительней, он струился сверху, из-за скального гребня.

– Вертолеты! – крикнул Тенгиз, выхватывая из рук Мэд автомат.

Бэл все еще крутил головой, но ничего не видел.

– Сваливаем! – коротко приказал он Тенгизу.

Тенгиз первым кинулся вниз и, поднимая тучи снежной пыли, заскользил на заднице по пологому склону, к скалам, среди которых можно было укрыться. За ним, волоча за лямку рюкзак с долларами, побежал Бэл. Твердый наст, который выдержал Тенгиза, проломился под тяжелой задницей Бэла, и он, освобождая себя от лишней тяжести, швырнул рюкзак вниз и, подобно бревну, покатился следом.

Рокот нарастал, я уже чувствовал, как дрожит воздух и ледовый балкон, на котором мы стояли. Волна восторга обожгла все внутри. Звук вращающихся лопастей уже бил по ушам, и вот, на мгновение закрыв собою солнце и кинув огромную тень на ледник, над нами пронеслась пара "Ми-двадцатьчетверок". Я, подняв руки вверх, закричал изо всех сил, но мой голос безнадежно утонул в рокоте. Мелькнули темно-зеленые узкие днища, растопыренные, как лапы крокодилов, подвески, красные звезды, блеснуло на полупрозрачных "тарелках" солнце, и вертолеты, сделав карутой вираж, нырнули за хребет.

Стало тихо. Я все еще смотрел на ломаный край хребта, похожий на зубы чудовища, сожравшего два вертолета одним махом. Неужели они нас не заметили? Но ведь красный сигнальный дым невозможно было не заметить!

– Они летели напротив солнца, – услышал я голос Гельмута. – Они не видели нас. Плохо…

Я опустил голову. Старый вояка по-прежнему сидел верхом на своем рюкзаке.

– Послушайте, Гельмут, – изумленно произнес я, озираясь по сторонам. – Это вы сделали? У вас есть сигнальные патроны?

Немец отрицательно покачал головой.

– К сожалению, Стас. Если бы я имел такой патрон, то я зажег бы его много раньше.

– А где Илона? Где Глушков?

Мэд и неприметный герой бесследно исчезли.

15

Я схватил немца за руку и потащил за собой. Он слабо сопротивлялся, спотыкался, падал. Я бежал по тропе в ту сторону, откуда мы пришли.

– Да пошевеливайтесь же вы! – поторапливал я Гельмута. – Пока они не опомнились!.. Что вы все время падаете?

– Стас, вы бежите, как маленький лошадь! – задыхался Гельмут. – Я не есть молодой… Я не бегал так даже на войне…

Край снежного карниза под нами очень кстати обломился, и мы съехали по ледовому языку до кучки каменного мусора, где слегка потрепали свои пуховики. Рядом гудел сквозняком обросший сосульками камин. Я затолкал туда Гельмута, а затем втиснулся в узкий проем сам, как в переполненный автобус.

Там мы отдышались.

– Я не мог думать, – признался Гельмут, – что буду скакать, как… Э-э, Стас, есть такой шерстяной и трусливый животное, забыл, как по-русски.

– Ладно вам! – поморщился я. – Вы