Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Выдержит? – спросил Тенгиз, дергая за веревку, как за цепочку сливного бочка.
Без всякого желания напугать, я пожал плечами.
– Стопроцентной гарантии дать не могу.
– Тогда лучше ты иди первым.
– Как прикажешь, – ответил я и взялся за жюмар. – Но в этом случае страховать тебя будет старый Гельмут или Глушков.
– Ну тя на фиг! – Тенгиз схватил меня за капюшон. – Давай страхуй! И, не дай бог, сорвусь – зашибу всех к чертовой матери!
Он оттолкнул меня в сторону. Я взялся за страховочный репшнур. Мэд, глядя на то, как Тенгиз неловко тюкает шипами в лед и не слишком уверенно поднимается вверх, подошла ко мне, подняла свободный конец репшнура и обвязала его вокруг талии.
– Правильно! – отозвался сверху Тенгиз. – Нет уз святее товарищества. Сам погибай, а меня выручай…
Я глянул на девушку. Она следила за телодвижениями Тенгиза с таким выражением, словно это был ее дедуля. Крошки льда сыпались ей на лицо и тотчас таяли. По тонким складкам к краю губ скользили пресные слезы. Рядом с нами переступал с ноги на ногу Глушков, глядя то на Тенгиза, то на свои ботинки. Он пытался скрыть свое волнение и делал вид, что озабочен надежностью замков "кошек". Он стал меня раздражать.
– Ты что, хочешь в туалет? – спросил я.
– Нет, то есть… – замялся он. – Тут вот в чем дело…
Он так мучительно тянул резину, что мне захотелось его стукнуть. Тенгиз возил рукой в меховой варежке по гладкому льду, отыскивая нишу, которую я вырубил айсбайлем. Он крепко прижимался к стене всем телом, словно она была вымазана клеем, и бандит вляпался в него, как пчелка в мед. Ниша была на ладонь ниже, но Тенгиз не мог этого видеть, нервничал и все энергичнее возил рукой.
– Ниже! – горланил ему Бэл. – Согни руку в локте!
Зубцы "кошки" с хрустом соскочили с поверхности льда, Тенгиз дернулся, как рыбина на крючке, и повис на веревке. Мэд вскрикнула – я в первое мгновение подумал, что ей по лбу угодил кусок льда. Репшнур змейкой заскользил в моих руках. Мэд толчком прижалась ко мне.
– Держись! – крикнул Бэл, хотя Тенгиз мог схватиться только за воздух.
Я приналег на репшнур. Тенгиз с четвертой попытки ухватился рукой за проушину крюка и сильным ударом вбил зубья "кошки" в лед.
– Черт его возьми! – прошептала Мэд. Веревка все еще прижимала нас друг к другу. – Он чуть не разбился.
– Ну, чего ты молчишь? – наехал на меня Бэл. – Скажи ему что-нибудь!
– У тебя здорово получается! – крикнул я Тенгизу.
– Издеваешься, обанный бабай! – донеслось сверху.
Удачный срыв, особенно, если он первый в жизни, придает дурацкой уверенности. Тенгиз, устыдившись своей недавней беспомощности, попытался выбраться на "крышу" при помощи нескольких сильных рывков, похожих на прыжки, но едва не сорвался снова, и Бэл звучно обложил его матом.
– Так что ты хотел сказать? – спросил я Глушкова, наблюдая за конвульсиями Тенгиза и протравливая веревку.
– Проблема в том, что… что я боюсь высоты, – ответил Глушков и стал покашливать.
– Да что же ты… – свирепея, начал я, но не нашел слов, которые бы выразили все мое негодование, и лишь непроизвольно дернул веревку на себя.
– Эй, спасатель! Полегче дергай, я не воздушный шарик! – попросил сверху Тенгиз и закинул ногу на карниз.
Я отдал веревку Мэд, крепко схватил Глушкова за плечо и отвел в сторону.
– Послушай же меня, парень! – зашептал я, почти вплотную прислонив свое лицо к облупленному глушковскому носу. – Ты мог в бочке, на канатке, ты мог еще в автобусе признаться, что боишься высоты, и тебя бы оставили в покое. Тебя, такого серого чмошника, вообще бы не заметили, если бы ты не выставил свою впалую грудь вперед! Какого черта ты напросился идти с нами? Ты, придурок, подумал о том, что теперь я должен обхаживать тебя одного, как младенца, вместо того, чтобы помогать всем остальным?
Глушков молчал, сопливо сопел, покашливал и ковырял нос. Бэл косился на нас, прислушивался к моему злобному шипению, но вряд ли догадался, какова была тема нашей краткой беседы.
– Теперь пошел вон, – закончил я, повернулся и пошел к Мэд.
– Отправляй девчонку! – приказал Бэл. – За ней – деда, недоразвитого, потом меня.
– Сколько ты весишь? – без всякой задней мысли спросил я.
– Сто десять.
– Тогда я не советовал бы тебе кувыркаться, как Тенгиз.
– Что ты мне еще посоветуешь?
– Постарайся равномерно загружать обе ноги и айсбайль… Посмотри, как это будет делать Илона.
Мэд пристегнулась к жюмару. Я был спокоен. Сорокаметровая ледовая стена для нее – начальная школа, которую она давно прошла. Девушка с первого шага взяла темп и работала ровно и красиво. Вгоняла клюв айсбайля в лед чуть выше головы, передвигала жюмар, поднимала "кошку" не цепляя зубьями за лед, без проволакиваний, и сильным ударом вгоняла передние зубья в стену. Бэл следил за каждым ее движением. Он непроизвольно копировал их, и его ноги, как в зеркальном отражении, проделывали то же самое. Ему очень не хотелось выглядеть беспомощным, как Тенгиз.
Глушков тоже следил за девушкой, но в его взгляде было только сплошное нытье: я не смогу так! И чем выше взбиралась Мэд, тем шире раскрывались его глаза. Передо мной переступал с ноги на ногу, вспахивая "кошками" наст, классический мазохист, который гнал себя за пределы своих возможностей не понятно ради чего. И его неожиданное признание в боязни высоты было ничем иным, как воплем отчаяния.
Когда Мэд до края стены оставалось не больше пяти метров, на фоне пронзительной синевы неба показалась черная голова Тенгиза. Он свесился с карниза и что-то крикнул нам. Мы не были готовы слушать его и не разобрали ни слова.
– Громче! – сложив ладони у рта, протрубил Бэл.
Мэд, не поняв, что происходит, остановилась, глядя то на верх, то вниз. Я махнул ей рукой:
– Вперед! Все нормально!
Гельмут, сидевший все это время на рюкзаке, встал и подошел ко мне.
– Он нашел что-то, – сказал немец. – Я плохо слышаль… Кажется, трубу.
Я удивился чуткости слуха Гельмута.
– Трубу? – переспросил я. – Какую трубу?
Ветер безнадежно гасил голос Тенгиза. Он перестал кричать и исчез за карнизом.
Мэд достигла уровня карниза, отстегнулась от страховочного репшнура, смотала его, как лассо, и скинула вниз. Тенгиз суетился около нее, пытаясь помочь, но девушка оттолкнула его руку и выбралась на ледник сама.
Гельмут поднимался медленно, но техника у него была неплохой, и я немного позавидовал неуемной жажде к жизни и вершинам.
– Вперед! – кивнул я