– Нет… Ну разве только чуть-чуть. Сегодня особенный день. Печальная годовщина. – (Ада подошла поближе.) – У меня было два дорогих друга. Юсуф и Йоргос. Они держали чудесное заведение. Ресторан. Ой, еда потрясающая! Ты чувствовал себя сытым от одних только стоявших там вкусных запахов. – Дефне повернулась к окну, солнечный свет окутал ей плечи шалью из золотых нитей.

– И что с ними случилось?

– Фьють! – Дефне щелкнула пальцами, как фокусник, показавший замысловатый фокус. – Они исчезли. – На секунду обе притихли, а затем Дефне кивнула, решившись. – Тогда на Кипре пропало очень много людей. А близкие ждали их, надеясь, что они живы и просто находятся в плену. То были ужасные годы. – Дефне мотнула головой и так крепко сжала губы, что они посинели. – Жители обеих частей острова страдали, и жителям обеих частей острова категорически не нравилось, когда кто-то громко об этом заявлял.

– Почему?

– Потому что прошлое – это темное кривое зеркало. Когда ты в него смотришься, то видишь лишь собственную боль, а для чужой просто нет места. – Заметив замешательство дочери, Дефне попыталась улыбнуться – тонкогубой улыбкой, больше похожей на шрам.

– А в их ресторане было мороженое? – Ада спросила первое, что пришло ей в голову.

– Ой, можешь не сомневаться. У них были сказочные десерты, но моим любимым были запеченные в меду фиги с анисовым мороженым. Потрясающий букет вкусов: сладкий, острый, немного терпкий. – Дефне сделала паузу. – Я когда-нибудь рассказывала тебе о твоем дедушке? Он был шеф-поваром. Ты знала? – (Ада покачала головой.) – Он был шеф-поваром в известном отеле «Ледра палас». Каждый вечер там устраивали званые обеды. Папа обычно готовил для гостей именно этот десерт. Рецепт он получил от итальянского шеф-повара. Впрочем, я тоже знала, как готовить такой десерт, и рассказала о нем Юсуфу с Йоргосом. Он им так понравился, что они добавили десерт в свое меню. Я ужасно гордилась, хотя и боялась, что об этом узнает папа. Надо же, я переживала из-за какого-то дурацкого пудинга! В юности мы все страшно наивные. Нас волнует такая ерунда. – Дефне подмигнула, словно собираясь поделиться секретом. – Знаешь, я никогда не готовила. Когда-то я это делала. А потом перестала.

Тем временем где-то рядом зазвучала уже другая песня. Ада попыталась разобрать слова на турецком и не смогла.

– Пожалуй, пойду умою лицо. – Дефне поднялась, и ее неожиданно качнуло вперед, однако в последний момент она смогла удержаться.

И Ада услышала хруст раздавленных ногой баночек из-под йогурта.

– Боже правый! Что я натворила! – Наклонившись, Дефне подобрала расплющенные картонные трубки. – Это ведь было твоим?

Ада ничего не ответила, опасаясь разрыдаться, как только откроет рот.

– Это твоя школьная поделка? Прости, дорогая. Что это было?

– За́мок, – с трудом выдавила Ада.

– Ой, моя милая!

Когда Дефне притянула дочь к себе, та невольно напряглась. Она съежилась, словно придавленная чем-то невидимым, не имевшим названия. И в этот самый момент уловила в дыхании матери алкогольный душок. Он был совсем не похож на запах вина, которое заказывал папа, когда они всей семьей ходили в хороший ресторан, или на запах шампанского, которое родители пили, встречаясь с друзьями. Нет, запах был совсем другим – едким, металлическим.

Это был запах печали.

* * *

Ближе к вечеру Ада почувствовала, что проголодалась, и, покинув свою комнату, неуверенно прошла на кухню. Тетя была там, мыла посуду в раковине, погрузив руки глубоко в воду, и смотрела на экране телефона нечто вроде турецкой мыльной оперы.

– Привет.

– А? – Мерьем подпрыгнула. – Ты меня напугала!

Открыв рот, Мерьем прижала большой палец к нёбу.

Ада бросила на нее насмешливый взгляд:

– Вы всегда так делаете, когда пугаетесь?

– Конечно. А что делаете вы, англичане? – (В ответ Ада лишь пожала плечами.) – Твой отец снова проверяет свое фиговое дерево, – выключив телефон, сообщила Мерьем. – В такую-то непогоду! Я сказала, что на улице слишком холодно, дикий ветер, но он даже слушать ничего не хотел.

Открыв холодильник, Ада достала бутылку молока, затем насыпала в миску свои любимые хлопья.

Мерьем, нахмурившись, наблюдала за племянницей.

– Только не вздумай сказать, что собираешься съесть этот обед холостяка.

– Я люблю хлопья.

– Да неужели? По мне, так они все пахнут жевательной резинкой. Крупы не должны быть такими. С ними явно что-то не так.

Ада придвинула стул и начала есть, хотя теперь ей действительно показалось, что от хлопьев исходит забавный сладкий запах.

– Значит, вы научились готовить у своего отца? Он ведь был шеф-поваром, да?

Мерьем застыла на месте:

– Ты что, слышала о бабе́?

– Мама мне рассказала… однажды. Она тогда была не совсем трезвой, если хотите знать. А вообще-то, она никогда не говорила о Кипре. Никто в нашем доме не говорил.

Мерьем, вернувшаяся к грязной посуде, на секунду притихла. Затем, сполоснув кружку и опрокинув ее на сушилку, осторожно спросила:

– И что именно ты хочешь знать?

– Все, – ответила Ада. – Мне до смерти надоело, что со мной обращаются точно с ребенком.

– Все, – эхом повторила Мерьем. – Никому не дано знать всего. Ни мне, ни твоему отцу… Мы лишь ловим обрывки информации, каждый из нас, и иногда твоя обрывочная информация не совпадает с моей. А тогда какой толк рассказывать о прошлом, если оно только сыплет соль на раны? Знаешь, как у нас говорят? Держи рот на замке. Слово – серебро, а молчание – золото.

– Я не согласна. Человек всегда должен высказаться. Чего бы это ни касалось. – Ада воинственно сложила руки на груди. – Не понимаю, чего вы боитесь. А кроме того, я обо всем этом постоянно читаю. Я знаю, что турки враждовали с греками, причем очень жестоко. Британцы тоже были втянуты. Нельзя забывать о колониализме. Ясно как день. Не понимаю, почему папа будто воды в рот набрал, словно это типа какой-то секрет. Похоже, он не понимает, что теперь все можно найти в Интернете. Мое поколение не боится задавать вопросы. Мир изменился.

Вытащив пробку из раковины, Мерьем смотрела, как вода суетливыми кругами с бульканьем уходит вниз. Потом вытерла руки о передник и улыбнулась, однако глаза ее оставались серьезными.

– Неужели мир действительно так сильно изменился? Надеюсь, ты права.

* * *

В тот день Дефне, держа раздавленный замок, словно раненую птицу, заговорила о Кипре, рассказав Аде то, о чем никогда прежде не упоминала.

– Милая, я родилась около Кирении. И мне тоже знаком замок, похожий на тот, что ты сделала, только мой стоял высоко на скале. Говорят, именно он в свое время вдохновил Диснея. Помнишь «Белоснежку»? Замок злой королевы, окруженный диким кустарником и острыми камнями? – (Ада кивнула.) – Замок назвали в честь Илариона, святого из Палестины. Он был отшельником.