деньги, уважение знакомых или совесть заставляют человека совершать порой невообразимые поступки. Из этого можно сделать вывод, что отчаяние — это что–то вроде бомбы, попавший в здание человеческого опыта. А страх? Страх — всего лишь кирпичик в этом здании.

МОЛОДЕЦ

Больше часа провел Дыболь в камышах, пока наконец не убедился, что его преследователь удалился. Встреча с разумными, говорящими по–русски динозаврами настолько потрясла его, что через несколько минут размышлений, он прекратил думать о них, чтобы не лишиться рассудка.

Решив на всякий случай переплыть на противоположную сторону озера, Саша донырнул до середины и мелкими саженками поплыл к берегу, который представлял собой более надежное убежище, чем камыши. Низкий бережок так густо зарос ивами и бузиной, что там можно было спокойно отсидеться и подумать, что делать дальше.

В нескольких метрах от спасительного берега Дыболь заметил на поверхности воды цилиндр размером с трехлитровую банку. Проплывая мимо, он попытался оттолкнуть его, но ладонь вдруг намертво прилипла к блестящему предмету. Саша попробовал оторвать поплавок второй рукой и понял, что окончательно влип. Цилиндр крепко держал его за обе руки.

— Да что же это за чертовщина?! — только и успел воскликнуть Дыболь, как почувствовал, что рассекая воду, быстро плывет к берегу. Затем из–за камышей выглянула оскаленная морда чудовища, и Саша окончательно все понял.

— Попался, голубчик! — радостно пропела допотопная тварь. — Иди, иди ко мне, малыш! Тяжеленький! — И тут Дыболь неожиданно для себя заплакал. Он плакал тихо, почти беззвучно, как это делают старики и дикие животные.

Когда динозавр грубо отодрал его от липкой приманки, Саша почти не сопротивлялся. Не сопротивлялся он и когда его бесцеремонно сунули в просторный садок из стальной сетки, где уже лежали несколько живых рыбин. Не сопротивлялся Дыболь и когда его швырнули вместе с садком за спину. Он лишь устроился поудобнее, чтобы не ударяться головой об острые костяные наросты, покрывающие всю спину чудовища.

Тварь допрыгала до города за каких–нибудь пятнадцать минут. Саша снова увидел большие деревенские дома окраины, затем — грязную улицу со свиньями и прочей живностью, по которой он прибежал с рынка к космическому кораблю, и наконец — сам рынок. Но на этот раз торговые ряды были заполнены невообразимыми существами. Стоя за прилавками, одни уродливые создания торговали ещё более отвратительными мелкими животными, которые, в свою очередь, поедали или держали в лапках совсем крошечных уродливых зверьков.

Чудовище вывалило измученного Дыболя вместе с рыбой на свободный угол дощатого прилавка и громко закричало:

— Свежая рыба! Водоплавающий гомо! Покупайте свежую рыбу! Гомо водоплавающий!

На всякий случай, чтобы Саша не сбежал, продавец прижал его к прилавку огромным когтистым пальцем.

— Почем ваш гомо? — низким, женским голосом поинтересовалась подошедшая тварь и ковырнула Дыболя когтем.

— Сто, — ответил Сашин хозяин. — Смотрите, какой живой. — Сказав это, он приподнял Дыболя и хорошенько встряхнул его. Саша висел как тряпка и пустыми глазами смотрел куда–то в сторону.

— Какой–то он у вас вялый, — брезгливо проговорила покупательница и собралась было уходить, но продавец остановил её.

— Да какой же он вялый, хозяйка? Только что поймал, — натурально возмутилось чудовище. — Ты только посмотри, это же зверь! Слышь, ты, страшным голосом обратился продавец к Дыболю. — Ну–ка, подрыгай ногами, а не то раздавлю как паука!

— Дави, — равнодушно ответил Саша и вдруг изогнувшись, сильно ударил чудовище ногами прямо по морде.

— Ну вот, молодец, — обрадовался хозяин. — Берете?

— Беру, — сразу согласилась покупательница. Расплатившись, она бесцеремонно схватила Дыболя поперек туловища и прежде чем убрать покупку в сумку, сказала ему: — Не бойся, гомо, тебе у меня будет сытно и вольготно. Я добрая.

ЦЕНА

Сколько стоит не каждый конкретный человек, а существо, именуемое гомо сапиенс, никому не известно. Один погиб за буханку хлеба, другой отдал свою жизнь за принцип. Но первый нес хлеб умирающим от голода детям, а второй принципиально не хотел жить честно. Похоже, здесь дело не в понятиях, а в том, во что себя оценивает сам индивидуум.

Покачиваясь как в гамаке, Саша лежал в авоське, разглядывал через ячейки город и с неуемной тоской размышлял о своей незавидной судьбе. Мимо проплывали знакомые места: бульвар с фонтаном, голубиный парк, ресторан Эенгельгардта, центральная площадь. Посредине площади стоял пятидесятиметровый золотой памятник оскаленному чудовищу, а внизу на постаменте саженными буквами было написано: «ГОМОЛОВ».

Хозяйка Дыболя допрыгала до дверей дома, в котором жила Розалия и вошла внутрь. Странно было Саше снова увидеть те же уютные просторные комнаты и ту же мебель после того, что с ним произошло. Он удивленно поглядывал вокруг и пытался определить, здесь Розалия или её давно съели эти монстры?

— Ну вот мы и пришли, — проговорила хозяйка. — Если ты пообещаешь мне, что не будешь пытаться убежать, я разрешу тебе иногда выходить из клетки.

— А где Розалия? — решился спросить Дыболь.

— Не Розалия, а Розалинда, — удивленно поправила его хозяйка и тут же поинтересовалась: — А откуда ты знаешь мое имя?

— Я не знаю вашего имени, — ответил Саша. — Раньше в этом доме жила женщина. Ее звали Розалия.

— А я, по–твоему, мужчина? — рассмеялось чудовище. — В этом доме всегда жила я и только я — Розалинда.

Не найдя, что ответить, Дыболь замолчал, но хозяйка не отставала от него:

— Ты не ответил мне. Обещаешь или нет?

— Обещаю, — буркнул Саша.

— Нет, ты не так пообещай, — продолжала пытать его хозяйка. — Скажи это так, чтобы я поверила твоему обещанию.

— Обещаю, — громче повторил Дыболь. Убедившись, что чудовище не собирается зажарить его сегодня же на ужин, Саша воспрял духом. У него появилась надежда не только выжить, но и при случае сбежать. Он уже понял, как здесь нужно себя вести и для убедительности добавил: — Не убегу. Да и зачем мне от вас убегать? Квартирка хорошая, кормежка, наверное, тоже.

Последние слова прозвучали несколько фальшиво, но самоуверенное чудовище не обратило внимания на такую ерунду, и Дыболю это сошло с рук. Страшная Розалинда, громко хлопая роговыми веками, оглушительно заревела, что, скорее всего, означало смех. На её бронированной морде полностью отсутствовала какая–либо мимика, и следить за сменой её настроений можно было лишь по интонации.

— Смотри же, дружок, ты мне достался недешево, — отсмеявшись, проговорила