– Ты слишком ко мне добра, – ответила Диана, притворяясь, что неправильно ее поняла. – Я тебе совсем не нужна.

– Конечно же нужна! У меня не останется времени на исследования.

– Ты очень продвинулась в этой области за последние месяцы.

– Понимаю. Ты рылась в моих вещах!

– Не знаю, о чем ты говоришь.

– Идиотка несчастная! Так делают все исследователи! Если ты злишься из-за такого пустяка, значит ты ничего не поняла.

– Я и правда ни слова не поняла из того, что ты сказала.

– Ты права, изображай святую невинность. Увидишь, что тебя ждет: больные. Пациенты, отрыжка общества. Ты еще пожалеешь о студентах, девочка.

– Главным образом я пожалею о профессорах.

– Шути дальше, моя дорогая, шути дальше! Здесь ты живешь в сфере интеллекта. Увидишь, что такое пациенты кардиолога: в девяти случаях из десяти патология вызвана ожирением, а все лечение сводится к тому, чтобы посадить больного на диету. Когда ты посоветуешь есть меньше масла, на тебя посмотрят как на убийцу. А когда три месяца спустя пациент явится снова, ты увидишь, что нет никаких перемен, тебе будут врать без зазрения совести: «Доктор, я не понимаю, я же делал все, как вы сказали». Выбирая кардиологию и исследования в этой области, мы голосуем за благородство; работая врачами, мы лечим свиней.

– Я согласна быть ветеринаром, – с улыбкой сказала Диана.

– Как ты можешь увиливать от интеллектуальной работы, ты, у которой аллергия на глупость?

– У меня аллергия не только на глупость.

– Ну же, рожай!

– Ты сама все понимаешь.

– Я знаю, что прежде всего ты считаешь, что я плохая мать. Но по какому праву ты меня судишь? Посмотрим, какой матерью станешь ты, если тебе так же не повезет, как мне, и твой ребенок окажется не столь одаренным, как ты сама.

– Я не стану матерью.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

– Честное слово, я понимаю, что ты хочешь сказать. Когда мы познакомились, ты была сама красота. А теперь что осталось от былого великолепия? Кто тебя сейчас захочет?

Ошеломленная жестокостью и вероломством последнего выпада, Диана встала и вышла. Она еще расслышала последний вопль:

– И не приходи больше ко мне, в моем доме тебя больше не ждут! Ты никогда больше не увидишь Мариэль!

«Вот единственное, что меня печалит», – подумала Диана.

В эту ночь, ложась в кровать, Диана знала, что не заснет. Она гордилась тем, что сделала все как должно, но неудержимый гнев Оливии вызвал у нее оторопь.

До последнего времени ей казалось, что надменное презрение Оливии вызвано постоянным столкновением с людьми, которые только презрения и были достойны, как те профессора, чьи недостатки она с полным основанием высмеивала, до того как стать их лучшим другом, частью научной элиты. Теперь же Диана понимала, что чувство презрения было свойственно этой женщине по самой ее природе. Она испытывала потребность презирать, искала объекты и без труда их находила: людей наивных, больных, не пощадив даже собственную дочь. «А отныне и меня», – подумала она.

«Презрение следует расточать весьма экономно, так как число нуждающихся в нем велико»; Оливии не нужно было следовать знаменитому наставлению Шатобриана, ибо презрение било из нее ключом. Она могла раздавать его не скупясь, ее запасы не истощались.

Преимущество презрения состоит в сознании собственного превосходства над тем, кого презираешь. И Оливия тем паче не собиралась себе в этом удовольствии отказывать. Но столь сильная потребность подчеркивать это превосходство не служила ли свидетельством хрупкости грани, отделявшей ее от тех, кого она презирала? И ее поведение по отношению к профессуре это только подтверждало. Может, и с больными-сердечниками дело обстояло так же?

Диана вернулась мысленно к одному давнему разговору; тогда он показался ей не важным. Она спросила у Оливии, которая еще была ее подругой, не было ли у них в семье сердечных заболеваний и не потому ли она так пристально следит за своим питанием.

– Нет, не было. Но я хочу оставаться худой, – ответила та.

– Мне кажется, вам не грозит опасность располнеть.

– До рождения дочери я могла есть вволю. С момента, когда я стала матерью, любой кусочек идет впрок.

Диана вспомнила, с какой горечью это было сказано. Возможно ли, что тут кроется хотя бы частичное объяснение того отвращения, которое Оливия питала к Мариэль?

Если бы дело было в одной лишь ненависти! Теперь Диана понимала, что презрение хуже ненависти. Последняя близка к любви, презрение же любви чуждо. «По крайней мере, моя мать никогда меня не презирала», – подумала она. Судьба Мариэль заставила ее содрогнуться.

Утром после бессонной ночи Диана обнаружила послание от Оливии в своей электронной почте. «Подумать только, ведь это я научила ее пользоваться Интернетом!» Заодно Диана научила подругу определять, было ли письмо прочитано. Молодая женщина решила вообще не открывать это прощальное послание. Она достаточно хорошо знала Оливию, чтобы не сомневаться, в какое бешенство это ее приведет.

«Глупость – это желание подвести окончательный итог», – писал Флобер. Редко когда это проявляется настолько явно, как в ссорах, где дурака сразу видно по навязчивому стремлению оставить за собой последнее слово.

По неумолимому обыкновению, жизнь продолжалась.

Диана взяла полную ставку в кардиологическом отделении больницы. Пациенты ее обожали: в чем бы ни заключалась проблема, она выслушивала их с таким уважением, что они старались неуклонно следовать