– Та-ак… Калитниковка, – задумчивый шепот старшего брата привел ее в чувство. – Ох, как не нравится мне это все! Ну, пошли дальше, шелупонь? Никто еще не описался?

Парни что-то мрачно пробурчали в ответ. Юлька сердито ткнула брата кулаком в бок:

– Все сухие, не боись! Идем!

Через минуту они увидели Соню. Та стояла возле большого могильного памятника с высокой оградой, спрятавшись в его тени. Памятник был таким огромным, что все пятеро беспрепятственно скрылись за ним.

– Вон она… – шепнула Соня. – На перекрестке…

Полундра встала на цыпочки и увидела. Там, где пересекались две кладбищенские тропинки, стояла на коленях Нина Садовская. Перед ней прямо на снегу была расстелена скатерть, на скатерти темнели какие-то предметы, но как ни тянула шею Полундра – разглядеть, что это, она не могла. Нина, склонившись над скатертью, вполголоса бормотала по-португальски. Нельзя было понять ни слова, но отчетливо слышалось, как дрожит от страха голос рыжей девушки. Прямо над ней тянули голые ветви старые кладбищенские деревья, еще выше сияло звездами фиолетовое холодное небо, мутно поблескивал снег. С далекой улицы едва доносилось гудение редких машин. А Нина все бормотала и бормотала заклинания, склонившись над расстеленной скатертью.

Внезапно Полундра поняла, что стоят и молчат они совершенно зря.

– Ой! Пашка! Соня! А вдруг это работает?! А вдруг она все-таки умеет?! Вот мы тут стоим и ничего не делаем, а она, гангрена, Терезе вредит?! Парни, надо же делать что-то!!! Остановить ее как-то!

Соня переглянулась с Пашкой, собралась было что-то сказать – но не успела. Потому что Батон вдруг поднес ко рту сложенные ладони и издал долгий и тоскливый волчий вой. Пронзительный звук разнесся, казалось, по всему кладбищу, и Полундра даже присела. Атаманов уважительно поднял большой палец. А Нина на перекрестке резко обернулась, и ребята увидели ее перекошенное от ужаса лицо. Казалось, она не может пошевелиться от страха. Юлька подумала, что на ее месте тоже застыла бы надолго.

– Пашка, ребята! – вдруг прошептала Соня. – Видите фонарь вон там?

Шагах в двадцати, у кладбищенской стены, действительно тускло мигал голубой фонарь.

– Идите туда… только капюшоны накиньте все… и стойте не двигаясь! Прямо под фонарем! Подойдете, только если я позову!

– А ты? – так же шепотом спросил Пашка.

– Полторецкий, можешь ты раз в жизни меня послушаться?! – прошипела Соня. Она встряхнула густые распущенные волосы, позволив им падать на лицо, подтянула ворот водолазки выше носа. Медленно вышла из-за надгробия и, волоча за собой по глубокому снегу длинные полы пальто, пошла прямо к Садовской.

Оцепенев от страха, Нина молча смотрела на то, как к ней приближается высокая женщина в черном. Свет луны светил незнакомке в спину. Лицо ее было скрыто густыми волосами.

– Кто… кто вы? – хрипло спросила Нина по-португальски.

– Ты пригласила меня в Россию, дочь моя, – ответил ей низкий звучный голос. – Так будем говорить по-русски. Я – та, кого ты звала. Я – хозяйка перекрестков, Мама Бриджит. Ты звала – и я здесь.

– Почему… вы… такая?.. – заикаясь, спросила Нина.

– Я разная. – Женщина в черном наклонилась к ней, и девушка отпрянула. Она уже почти не помнила, зачем пришла на кладбище: горло сжал смертный страх, не дающий даже кричать.

– Ну? – насмешливо спросила женщина в черном. – Чего ты хотела от меня? Говори, я слушаю тебя. И не обманывай Маму Бриджит.

– Я… ничего не хотела… я пойду домой… – пролепетала Нина, закрывая лицо руками.

– Ничего не выйдет, – тихо рассмеялась ориша. – Обернись.

Девушка послушалась… и, заскулив от страха, обхватила плечи руками. У кладбищенской стены, в синем, мертвенном свете фонаря неподвижно замерли четыре черные фигуры с капюшонами на головах. Три высокие и одна – пониже.

– Это мои дети. Ты знаешь их всех, – спокойно пояснила Мама Бриджит. – Они не позволят тебе уйти, пока ты не расскажешь мне все. Что сделала тебе малышка Тереза? Ты хотела ее смерти? Это очень серьезно. В чем она повинна?

– Она… отобрала мою роль в спектакле… Она красивее меня… Лучше играет, лучше танцует… Все наши парни только на нее смотрят! Почему, с какой стати?!

– Даже Дэн?

– Нет! Дэн – мой! Он все сделает, как я говорю! Он любит меня! Он говорил, что может убить для меня!

– Он дурак. И ты дура. Та рейка в театре могла покалечить многих людей… если бы не вмешались ориша и не спасли невинных. А Тереза все равно осталась бы невредима. – Женщина в черном тихо рассмеялась. – Да знаешь ли ты, какая защита у Терезы?! Все ориша любят ее! Даже Барон Самди, хозяин перекрестков, хранит ее от беды! Даже мои дети не позволят мне причинить ей вред! А твое колдовство могло обернуться против тебя самой. Хорошо, что мои дети не дали тебе его закончить!

Нина тихо всхлипывала от страха, стараясь не смотреть на высокую фигуру в черном. Больше всего на свете ей хотелось оказаться у себя дома, под одеялом, рядом с мамой и папой. И черт с ней, с этой стервой Аскольской… Кто же мог знать о ее защите?!

– Вынуждена тебя разочаровать, – жестко сказала тем временем Мама Бриджит. – Тереза будет играть главную роль! И останется красивее и лучше тебя. И все будут смотреть на нее и восхищаться ей. А ты – давись своей злобой! Оставайся мерзкой болотной жабой! И пока эта злость сидит в тебе – ты не будешь счастливой! Это я тебе говорю – хозяйка перекрестков, Мама Бриджит! И не смей больше тревожить богов ориша! Никогда, никогда, никогда! Иначе жизнь твоя станет черной, как моя одежда.

Отвернувшись от трясущейся Нины, черная женщина плавно повела рукой. Четыре фигуры в капюшонах молча, неслышно отошли в тень. Место под фонарем опустело, и Нина, заметив освободившийся путь, с придушенным воплем кинулась прочь. На снегу осталась смятая скатерть. Соня, наклонившись над ней, с любопытством разглядывала лежащие на ней предметы. Это были кукурузные зерна, положенные в чашку и смешанные с какой-то тягучей жидкостью, несколько яблок, курага.

– Это что? – тихо спросила подошедшая Полундра.

– Подношения Маме Бриджит, – пожала плечами Соня. – Значит, она действительно ее вызывала…

– Соня, что это было? – незнакомым голосом поинтересовался Пашка. – Я почти не слышал, что ты ей говорила… но ты бы видела ее лицо! Меня – и то мандраж прохватывал!

– А я вообще чуть дуба не врезала! – с чистой совестью созналась Полундра. – О-о, жаль, Нино Вахтанговна этого не видела! Она бы тебя на руках в свой театр принесла и на сцену поставила! Соня, тебе правда надо в театральное училище!

– Через мой труп! – мрачно сказал Пашка. – Королева моя, объясни наконец, как ты до этого додумалась?

– Полторецкий, ни до чего я не додумывалась, – устало сказала Соня, завязывая в узел скатерть с дарами для Мамы Бриджит. – Это была импровизация. Мы же, в общем-то, догадывались, что эта Нина активно вредит Терезе, так? А если она вышла ночью на кладбищенский перекресток – значит, она будет призывать Маму Бриджит. Вот она… то есть я… и пришла.