И вот в такой момент появилась Дороти — недовольная, как это водится у актрис. Платят незаслуженно мало. Разве они бывают когда-нибудь довольны? К ней плохо относятся. Разве это не постоянная жалоба?

— Я не намерена с этим мириться. Кембл — болван. Я знаю, что Сара Сиддонс — его сестра, и пристрастность в разумных пределах вполне естественна, но своими попытками уничтожить меня он уничтожает театр. Если он не изменит своего поведения, наши зрители уйдут в Ковент-Гарден.

— Ну уж нет, — воскликнул Шеридан, выходя из задумчивости при упоминании о своих конкурентах. Невзирая на мысли о будущей высокой должности, он обязан обращать внимание на реальную жизнь, а его реальностью был театр. А также счета, которые приходили ежедневно с удручающей регулярностью. Он должен деньги Норфолку. Театр обязан приносить доход, и эта маленькая актриса — одна из тех, кто может ему в этом помочь.

Ссоры между управляющими и артистами были в порядке вещей. Он сам с ними ссорился, хотя скорее редко, чем часто. Он был признанным льстецом и часто вспоминал, как умело он справился с Утратой Робинсон, причинившей много хлопот. Но Дороти не была на нее похожа. Он не сомневался в том, что у Дороти есть действительно реальный повод для обиды.

— Вы видели заметку в «Морнинг Пост»? «...драма будет процветать и тогда, когда все сорванцы и безвкусно одетые женщины будут забыты». Ну и дурак этот Кембл! Он ругает товар, который собирается продать!

— Вы думаете, это его рук дело?

— Я знаю, что его.

— Но ведь действительно было несколько случаев, когда вы разочаровали публику.

— Только, когда я была слишком больна, чтобы играть. Что, было бы лучше, если бы я вышла на сцену и умерла там?

— Возможно, именно тогда пресса была бы гораздо лучше. Кроме того, вы отказались играть в один вечер с Сиддонс.

— Да, отказалась. Я не собираюсь привлекать зрителей, чтобы это ставилось ей в заслугу. И за что? При ее-то тридцати фунтах за спектакль и моих двенадцати в неделю.

— Понятна. Деньги. Все крутится вокруг денег. Любовь к деньгам — корень всех пороков, моя дорогая.

— Скажите это Саре. Без сомнения, она без ума от них.

— А вы?

— Моя любовь удовлетворится тридцатью фунтами в неделю. Столько я хочу получать и надеюсь, что получу. Если нет, то...

— Что «если нет»?

— Я попрощаюсь с Друри-Лейн.

Шеридан быстро взглянул на нее. Означает ли это приглашение из Гарден? Ну и дурак же Кембл! Они не могут себе позволить отпустить Дороти Джордан. Да, у его сестры есть имя. Величайшая актриса современности, и все это признают. Но это еще не значит, что публика, которая любит поговорить о несравненной Саре, не предпочитает смеяться с Дороти Джордан.

Шеридан размышляя о куче счетов, о своих мечтах, которые не реализовались. Боже, думал он, мы не можем себе позволить потерять Дороти Джордан.

— Вы правы, моя дорогая, — сказал он. — Не сомневаюсь, что вам следует платить больше. Я приму решение.

— Благодарю вас, — ответила Дороти. — И незамедлительное решение...

— Желательно... Я знаю, дорогая.

— Не только желательно, мистер Шеридан, — ответила Дороти, — но и обязательно.

Театральные новости всегда интересовали публику, и в театре было полно желающих удовлетворить этот интерес.

Ссора между Кемблом и Дороти Джордан, ее отказ работать за нынешнее жалование — все это стало быстро известно: Дороти хочет поставить себя на одну доску с Сарой. Дороти Джордан, которая присвоила себе имя миссис Форд, вступает в борьбу против Сары и Кембла, поддерживаемая Ричардом Фордом и своей семьей, которая находится у нее на содержании. Публика развлекалась и ожидала развязки, театралы заключали пари, гадая, кто из их фавориток выйдет победительницей.

В газетах стали появляться письма.

«Посмотрите на миссис Джордан — она называет себя миссис Форд, отвлекаясь от неотесанности ее персонажей. Кто она такая? Будет ли публика поддерживать ее в конфликте с управляющим и в требовании большего жалования только потому, что сейчас она вызывает некоторое любопытство, а очень скоро, быть может, утратит полностью свою привлекательность?»

Однако преданные зрители, которые поддерживали Дороти, не могли позволить противной стороне вести себя подобным образом: «Когда жалование артистов не соответствует уровню их таланта и успехам, достигнутым благодаря труду, публика не должна оставаться равнодушной».

Битва продолжалась, и Шеридан был вынужден обсудить проблему с Кемблом.

— Отбросим все предрассудки. Это же абсурд, что Сара — дорогая, великолепная, удивительная Сара — получает тридцать фунтов за спектакль в то время, как миссис Джордан — конечно, она только комическая актриса и не может быть поставлена рядом с необыкновенной Сарой, но она привлекает зрителей ничуть не меньше, чем Сара, и даже Кинг вынужден был это признать — получает настолько меньше.

И поспешно добавил:

— Мы не сравниваем достоинства игры обеих дам, речь идет только о том, что не может быть такой разницы в жаловании двух актрис, одинаково привлекательных для зрителей. И потом, Кембл, — продолжал он, — вы не должны были платить Саре так много. Теперь у нас нет другого выхода, как предложить Джордан тридцать фунтов... в неделю, а не за спектакль.

— А если она изобразит болезнь и будет играть только раз в неделю?

— Тогда, дружище, она сравняется с вашей сестрой.

— Итак, вы намерены платить Джордан тридцать фунтов в неделю?

— У нас нет выбора. Тридцать фунтов в неделю и Джордан есть, если нет — ее не будет.

— Мы не можем позволить себе платить ей тридцать фунтов в неделю.

— Это так. Правда, мы не можем. Но в театре нельзя обойтись без компромиссов. Еще меньше мы можем себе позволить потерять Джордан.

И битва была выиграна. Дороти должна играть не менее трех раз в неделю в пьесах и дивертисментах. Публика аплодировала! Зрители хотели видеть Дороти Джордан как можно чаще, и они прощали ей свои разочарования, когда она не играла, хоть имя ее и значилось в афишах; они были на ее стороне.

Когда Дороти впервые появилась на сцене после того, как стало известно, что она добилась успеха и ей будут платить тридцать фунтов в неделю, все места были заняты, и люди стояли в проходах. Зрители устроили ей такую овацию, что Шеридан, по его собственному признанию, боялся, как бы не рухнула крыша.

— Понимаете, мой дорогой Кембл, — сказал он, — следует всегда ублажать публику, даже если при этом огорчаешься сам.

Кембл перенес свое поражение с достоинством, на какое только был способен. Он вынужден был признать, что каким бы ни было его собственное мнение об актрисе Дороти Джордан, публика оценивала ее очень высоко, и на ее спектакли приходило столько зрителей, сколько не собирал никто другой.