– Вот и хорошо, капитан. И лучше бы ему завтра же уехать. Характеристики, направление, все что угодно, мы ему можем выслать потом. Надо сберечь товарища. Ну все, можете быть свободным.

Дождался, пока капитан выйдет. Не зажигая света, прошел сквозь сгущающийся сумеречный воздух. На улице еще кажется светло. Сильно ударил кулаком по левой ладони. Громкий хлопок! – невольно оглянулся на дверь. Мерзкая, подлая жизнь!

Подполковник Мишин вздохнул, посмотрел на часы, вспомнил, что полковник Сидоренко отпустил его, увидел, что еще не поздно и можно заехать на часок развлечься, но потом решил отправиться домой. Устал, вымотался за день.

Солнце медленно тонуло, поджигая низкие облака, слоями нависающие над горизонтом; снизу они рдели черно-багровым огнем, потом шла темно-синяя полоска, еще рубиновый слой, а выше, рассеиваясь, как и положено по небесным правилам, плавно высветлялись до обычных снежных тонов, лишь тронутых по контуру нежнейшей розовой и лазурной каймой. Поверхность моря была потревожена раскаленной рдеющей полосой, тянувшейся прямо к берегу, а с боков все быстро остывало, и чем далее, тем гуще синела вода, лежащая спокойно и плоско, а над ней зло и жалостно надрывались чайки, чуя близкую непогоду.

На всякий случай Николай решил перебраться под ближний навес. Людей на пляже почти не было, так – одинокие пары и редкие компании, беспокойно крутящие головами туда-сюда и, наконец, еще нехотя, но все быстрее собирающиеся уходить.

Николай же был сыт, слегка пьян, чувствовал себя великолепно, а надвигающийся катаклизм ожидал с тайным восторгом. Вообще, с того самого мгновения, как он узнал, что прочно сидит на крючке, который ловко (что там ловко! мастерски!) дали ему заглотнуть, с этого момента его пребывание здесь окончательно обрело смысл, и привычное чувство холодной ярости вновь веселило сердце; допинг опасности, без которого жизнь давно уже казалась пресной, ярил кровь.

Он приоткрыл глаза: как все изменилось за эти несколько минут! Только что пребывавшие на горизонте черно-сизые тучи вдруг раздавили небо. Душно, жарко, но поднимающийся ветерок уже несет предчувствие мокрого Озноба. Он встал с лежака. Стало совсем темно. Оглянулся: в шумной гробовой черноте заповедного леса то и дело, еще беззвучно, разверзались волшебные зеленые бездны. Потом вдруг раскатилось, раскололось в небесных высотах и тяжко-каменно, вместе с первыми крупными каплями, прокатилось… Радостное и тревожное чувство!.. Как же хорошо жить! Николай вышел из-под навеса, запрокинул голову; холодные тяжкие капли стали бить по щекам, векам, лбу. Сорвавшись с места, он кинулся бежать к воде, мягко споткнулся о вмиг посеревшую воду, справился, сделал еще несколько шагов, рухнул в невозможно теплую, чудно парную воду и, уже растворяясь во всем окружающем нечеловеческом буйстве, поплыл, поплыл, не оглядываясь.

Потом ливень зашумел так, низверглось столько воды, что, казалось, удивительным, как еще можно дышать. Где-то очень близко с дробным шипением вонзались в море молнии, громыхали оглушительно, он нырнул – первобытные раскаты ничуть не казались тише. Было необыкновенно, восхитительно!..

Он, вырвавшись до пояса из воды, хохотал, кричал, но не слышал собственного голоса.

Как хорошо!

Но все слишком быстро кончилось. Стена воды поредела, вернулась в лоно моря; будто подгоняемые невидимыми пастухами, стадо тучных туч дробно пробежало, громыхая невидимыми копытами уже над городом, и вмиг посветлело, стало вновь жарко. Песок парил, сильно пахло водорослями и той свежестью, что связана только с морем. А ближе к горизонту, но еще высоко, ослепительно белели ярко освещенные уже невидимым солнцем великолепно круглящиеся облака.

Николай взял сухой лежак и, преодолев редкую стену капели с пластиковой гофрированной крыши, отнес его и вещи ближе к воде. В пакете еще гремело.

Он заглянул внутрь и выбрал банку джина с тоником.

Выпил, глядя на вмиг посиневшее море и на тоскующих, но тоже умытых чаек, сейчас толпами – взад-вперед – снующих по кромке твердого песка у воды.

Вынул сигарету, закурил. Ощущение рая, которого он не знал, но все же надеялся постичь в отпуске, вдруг овладело им.

Что может быть лучше для бедного человека, чем такое вот времяпрепровождение!

Откинувшись на лежак, он закрыл глаза, продолжая, однако, курить. Ленивый шорох отползающих волн, мягкое тепло отовсюду… Вспомнился вдруг тягуче-вкрадчивый голос Качаури…

– ., собственно, чему вы удивляетесь? Я человек деловой и привык во главу угла ставить собственные интересы. Как и любой. Разве для вас это не характерно? Что мы вообще имеем? Нет, вы уж выслушайте меня. Вы приехали вчера. Ну, немножко взвинтили моих ребят. Я же не требую, чтобы они думали. Думаю здесь я, а они должны выполнять мои указания. Ну, обмишурились, приняли вас за другого, проявили излишнюю активность. Так ведь и вы не остались в долгу. Я же оценил ваши действия, вы мне понравились, я предложил вам непыльную работу. Но знать-то я вас не знаю. Мало ли, что вы боец СОБРа из Москвы.

Знаем мы вашего брата: сегодня вы криминалитет громите, а завтра мочите кого-нибудь по наводке того же криминалитета. Не обижайтесь, разве так не бывает?

– Нет! – злобно сказал Николай.

– Нет? – насмешливо переспросил Качаури. – Ну нет, так нет. А перестраховаться я должен. Мне эти протоколы даром не нужны. Когда вы меня покидать будете, можете их забрать, вставить дома в рамочку и застеклить. Но пока вы здесь, мне нужны гарантии.

Признайтесь, это справедливо.

– Нет.

– Вот и отлично. Надеюсь, наше знакомство оставило приятное впечатление не только у меня, но и у вас тоже?

Качаури откинулся в кресле, с усмешкой оглянулся на Крокодила, потом посмотрел на дочь и вновь подвернулся к Николаю.

– Не возражаете, если вашим обустройством займется моя дочь?

Против этого Николай возражений не имел, конечно. А Качаури уже поднимался.

– Нина, будь добра, золотце!

И уже протягивал Николаю руку.., которую тот, поколебавшись на мгновение, на этот раз пожал. За что и был награжден быстрой насмешливой улыбкой в уголках усатого рта Барона.

Нина подошла к двери и, приостановившись, оглянулась через плечо. Николай пошел за ней.

Вышли в коридор и по кремовой дорожке дошли до лифта. По дороге, неожиданно для Николая, она взяла его под руку. И вдруг удивилась:

– Что это там у тебя?

– Где? Ничего.

Она на ходу пощупала его руку. Покачала головой:

– Надо же! Какой ты сильный!

Они подошли к нише лифта. Нина нажала выпуклость сбоку. Каменная плита уползла в сторону, открыв кабину с диванчиком. Девушка увлекла Николая за собой. На пульте нажала цифру "три", стеклянные дверцы сошлись и почти сразу рухнули в солнце.