Искательский азарт пошел на убыль. Основная масса присутствующих плохо представляла, что они ищут. Дольше всех возился Желтухин. В отличие от прочих дилетантов, он к процессу подошел взвешенно и вдумчиво: осматривал каждый метр пространства профессиональным оком, ощупывал стены, каждую подозрительную выпуклость, исследовал мебель – особенно ножки кресел и перекладины. Вытащил из вазы декоративную композицию из засушенных цветов, разобрал ее по веточке и каждую «зачистил», а то, что осталось от композиции, выбросил в мусорную корзину.

– Фиаско, майор? – полюбопытствовал полковник.

– Сплюньте, – проворчал Желтухин. – Не хотелось бы вас обнадеживать, господа, но имеется повод для сдержанного оптимизма. В этой кают-компании, похоже, нет подсматривающих и подслушивающих устройств. Однако я не стал бы расслабляться. Это ничего не значит.

– Не скажите, – тут же расслабилась Есаулова. – Для вас это, может, ничего и не значит, а для меня – значит…

– Черт возьми, долбаные полицейские, проведите же, наконец, расследование! – вскричал окончательно замороченный Глуховец. – Долго мы будем тут еще нервничать?!

– Заткнись, придурок! – взбеленился полковник. – Ты кого из себя строишь, министр, блин, недоделанный?!

– А вы ослепли и оглохли, Николай Юлианович? – недобро прищурился Желтухин. – Чем мы сейчас, по-вашему, занимаемся?

Завтрак подали с опозданием. Впору было уже обедать. Стюард Малышкин был мрачнее тучи, официантка тоже перестала улыбаться. Люди кропотливо пережевывали жесткое, еле разогретое мясо, ковырялись в салатах, запивали теплым соком. «Лучше бы сразу цианистый калий принесли, чем кормить этими отбросами», – брюзжал вечно недовольный Глуховец. «Скоро нас вообще перестанут кормить, – ворчала Есаулова. – Будем тут, как Робинзоны, друг дружку лопать. Черт возьми, почему в стране отменили жалобные книги?!» – «Может, с юмором отнесемся к ситуации?» – предложил неплохое решение проблемы Вышинский, но оно не нашло отклика в сердцах пассажиров.

Обездвиженный «Ковчег» продолжал торчать посреди моря. Во все пределы простиралась монотонная синяя гладь без начала и конца. Облака рассеялись, дул приятный освежающий ветерок. Люди вышли из кают-компании, невольно сбились в кучку, уныло смотрели по сторонам. С капитанского мостика за ними подглядывал капитан Руденко. Весть о разрушениях и попытках разобрать яхту на детали уже дошла до руководства, и было видно, что капитан злится, не решаясь, впрочем, озвучить претензии. В машинном отделении что-то скрежетало и постукивало – механик Панов пытался оживить застопорившиеся механизмы (или просто делал вид). Носились, как пчелки, убирая каюту, стюард и официантка – оба мрачнее тучи, друг с другом не разговаривали.

– Что-то не ругаются они сегодня, – подметил Желтухин.

– Поссорились, блин, – фыркнула Маргарита Юрьевна.

На камбузе гремела посуда – Виолетта Игоревна, за неимением воды, занималась ее сухой чисткой. Из люка в носовой части палубы выбрался помощник капитана Шварц. Он отряхнулся, покосился на людей, зависших у него над головой, сделал сосредоточенное лицо и побрел к проходу вдоль левого борта, держась поближе к лееру – видимо, опасался, что публика станет его оплевывать.

Желтухин кусал обветренные губы. Неопределенность и невозможность что-то предпринять ужасно раздражали.

– К черту! – вдруг рявкнул полковник. – Предлагаю еще раз осмотреть яхту, а потом построить команду и показать этим смутным людишкам кузькину мать!

– Только не рубите сплеча, полковник, – задумчиво пробормотал Желтухин. – Не хотелось бы вас учить жизни, но думать желательно головой, а чувствовать – задницей. И ничего при этом не перепутать…

Неожиданно случилось то, чего никто не ожидал. Казалось, контролировали ситуацию. Пассажиры спустились вниз, держась друг друга. Костровой, оправившись от потрясения и неловкой ситуации, в которую сам себя загнал, вновь назначил себя старшим. Никто не возражал – какое ни есть, а полицейское начальство. Он вел людей, как Крысолов с дудочкой. Вереница пассажиров протащилась по левому борту к корме. Каждый посчитал своим долгом сунуться на камбуз, и Виолетта Игоревна, изыскавшая немного воды в тазике, десять раз вздрагивала, когда в проем всовывалась новая физиономия. На палубу, где были каюты, вошли с кормы и потихоньку продвигались к носу, осматривая каждое помещение. Полковник бормотал, что они обязаны что-то найти, а заодно убедиться в отсутствии встроенной шпионской аппаратуры. В коридоре «бизнес-класса» царил полумрак, толика света поступала лишь из открытых кают, где были иллюминаторы. И вышло так, что люди рассредоточились, стали куда-то пропадать, кто-то находился в коридоре, другие потрошили каюты. Успели осмотреть лишь часть помещений, и пока это делали, притупилось чувство опасности. Снова потрошили ящики, шкафы, ковырялись в окантовке иллюминаторов, выкручивали неработающие осветительные приборы. Желтухин и полковник возились в каюте под номером шесть (она располагалась примерно в середине коридора) – Костровой выдирал с мясом вентиляционную решетку, бормоча, что именно в таких местах обычно разводятся «вредные насекомые». Желтухина привлек сливной бачок в туалете. Где-то в коридоре и примыкающих помещениях бубнили люди, с треском волоклась по полу кровать. Никто не следил за ходом времени. И вдруг послышался надрывный женский голос. Полицейские бросились к открытой двери, полезли в коридор одновременно, отпихивая друг друга. Из пятой каюты, расположенной напротив, выглядывали озадаченные Зуев и Вышинский. В полумраке было трудно разобрать что-то вразумительное. Полковник включил фонарик, реквизированный на капитанском мостике. Яркий свет озарил пространство коридора – от шестой каюты до кормы. Из дверей на этом протяжении высовывались возбужденные, испуганные физиономии: хлопала глазами Маргарита Юрьевна, трясся от страха Аркадьев, недовольно бубнил Бобрович.

– В чем дело? – раздраженно рыкнул Костровой. – Евгения Дмитриевна, это вы там что-то затеяли? Змею нашли?

– Полковник, ступайте к черту, – огрызнулась женщина. Она стояла в конце коридора, прикрывалась от света и опиралась на косяк перед дверью двенадцатой каюты, в которой, видимо, и пребывала до недавнего времени. – Можете не верить, но своим ушам я привыкла доверять. Я четко слышала, как стонала женщина!

– Чего чего? – недоверчиво протянул Зуев. – Вы что там курите, Евгения Дмитриевна?

– Блин, а я решила, что мне померещилось… – со страхом пробормотала Статская.

– Да вы спятили, дамы? – зарычал полковник, устремляясь вперед. И встал как вкопанный.

Теперь уже все присутствующие отчетливо услышали, как где-то неподалеку жалобно застонала женщина. Воцарилась суматоха, полезли в коридор Зуев и Вышинский, их расталкивал Желтухин, оказавшийся в самом хвосте. На этой палубе была какая-то странная акустика, трудно понять, откуда проистекали стенания. Полковник сунулся в восьмую каюту, Вышинский в седьмую, смертельно перепугав торчащего из нее Аркадьева. Затопали дальше. Возле девятой мялась блондинка, напротив нее, из каюты под номером десять, возбужденно пыхтел Бобрович. Евгения Дмитриевна не сходила с места, от нее исходила смертельная бледность, она нервно обнимала себя за плечи. Покосившись на нее, полковник повернул в одиннадцатую, распахнув ногой полуприкрытую дверь.