– Поясняю. Мы сейчас в худшем положении, чем до боя. Все, что происходило раньше, можно было списать на неизбежные случайности.

– Кому списать?

– Немцам, Альберт, немцам. Ну, пропала связь с одним-двумя подразделениями – бывает. Но когда исчезает колонна, поддержанная бронетехникой… Очень вшивой, конечно, но все же… Кстати, что это за танки такие?

– «Единица» и «двойка», – отозвался Мартынов.

– Ага, пулеметное вооружение, значит.

– На «двойке» автомат. Двадцать мэ-мэ. Несерьезно, конечно, но врезать может так, что мало не покажется.

– Ясно. Спасибо. Так вот, когда исчезает серьезное подразделение, значит, в тылу копошится кто-то серьезный, которого и ликвидировать надо с умом и привлечением соответствующих сил. Конечно, здесь бардак пока что, но это ненадолго. То есть внимание к себе мы привлекли, а вот поимели от этого немного.

– Ну, не скажи, – Игнатьев прищурился. – Три автомобиля, БТР, гора оружия…

– Которого все равно на всех не хватит, – безжалостно закончил за него Сергей. – Мы добавили в огневой мощи, но с мобильностью – увы и ах. На всех транспорта не хватит, а значит, плестись все равно будем со скоростью самого медленного, то есть пешехода. Поправьте меня, если ошибаюсь, но по всему выходит, что нас рано или поздно и найдут, и догонят. Подозреваю, скорее рано.

– Палыч, а мыслит-то он здраво, – Игнатьев повернулся к Мартынову.

– Я вижу.

Повисла недобрая пауза. Мартынов глядел в небо, словно пытаясь что-то прочесть по плывущим в глубокой синеве редким облакам. Игнатьев усмехался своим мыслям. Остальные напряженно ждали. Наконец экс-полковник вздохнул:

– Ладно, мыслишь ты действительно верно. Что же… Начнем с обстоятельств. Я не знаю, на сколько мы здесь застряли. Может, навсегда. Стало быть, надо примкнуть к стану победителей и сделать это так, чтобы не умереть в процессе. Ну и прожить остаток жизни максимально комфортно. Сейчас редкий период: статус людей определяется тем, что у них есть под рукой. Нужна маленькая армия. И вот смотрите, что за идея у меня появилась…

– …Редкий бред, – выразил общую мысль Хинштейн, когда Мартынов закончил. – И давно эта мысль родилась?

– В общих чертах давно. Ну а сформировалась окончательно сегодня. Точнее, сейчас, когда пленных допросил. Ожидал я, что будет шанс наткнуться на что-то подобное, и, раз уж он подворачивается сразу, упускать его грешно. Если нет возможности уклониться от боя, придется атаковать.

– А мне нравится, – усмехнулся Сергей. На самом деле, он был от предстоящего совершенно не в восторге, однако решил поддержать командира. В конце концов, ему тяжелее всех и он, как ни крути, в их команде наиболее компетентен. Знает, что делает, в отличие от того же Альберта, чей опыт позволит разве что критиковать, но не даст предложить чего-нибудь осмысленного. Риск, конечно… Но он сам выбрал работу с риском, и деваться некуда. – Адреналина, правда, будут полные штаны.

– Но если все пойдет, как надо, то выиграем многое, – согласно кивнул Ковальчук. – По коням, что ли?

Городок был вшивенький, железнодорожная станция – ему под стать. Сергей как-то вяло, между делом подумал о том, что даже не узнал, как он называется. Не узнал – и знать, откровенно говоря, не хотел. Смысл? С присущим его поколению цинизмом Хромов секунду подумал и решил, что с местом, где произошла их заброска, он и так не запутается, а все остальное представляет для него столь малую ценность, что и голову забивать незачем. Куда интереснее и важнее, что в этом городе творится.

Откровенно говоря, ничего особенного не происходило. В городе уже обустроились немцы, человек тридцать или около того. Мартынов наверняка подсчитал точнее, но Хромову, сроду не занимавшемуся ничем подобным, уловить разницу между лениво мельтешащими в километре от него фигурами в одинаковых, мышиного цвета, мундирах никак не удавалось.

Немцы мельтешили, жители на улицу даже нос не высовывали. Мелочь. Абсолютно ничего интересного ни в городе, ни на станции, мимо которой даже войсковые эшелоны проходили, не останавливаясь. За последний час в одну сторону прошло три состава и столько же в другую. Трафик получался довольно напряженным. И прошли бы они мимо этой станции, обойдя ее широким полукругом и не привлекая внимания, если бы не одно серьезное «но».

Три дня назад на эту станцию буквально влетел эшелон с танками. Советский, что характерно. И это притом, что город к тому моменту был уже два дня как занят немцами. Похоже, бардак творился первостатейный, и никто ничего толком попросту не знал.

Эшелон немцы тут же прихватизировали, вне очереди прописав дорогу в рай едущим вместе со своими машинами танкистам. Те даже дернуться не успели. А и успели бы – что с того? Сгрузить танки в чистом поле (точнее, в лесу, но это сейчас ничего не меняло), с высокой насыпи, они все равно не могли, на платформах же грозные боевые машины – не более чем мишени. Нет, будь в городе, вот как сейчас, взвод толстомордых бюргеров, шансы имелись бы, но в недавно взятом населенном пункте в тот момент находился целый полк лихих, опытных солдат из тех, что и по Парижу, и по Варшаве, и через Арденны… В общем, сработали быстрее, чем танкисты «мяу» сказать успели.

Пожалуй, единственным, кто хоть как-то успел отреагировать и что-то сделать, оказался машинист. Вот только выбраться со станции его паровоз не успел – сзади подкатил второй поезд, госпитальный, и наглухо заблокировал рельсы…

Сейчас оба состава замерли на запасных путях, никому особо не нужные. Пленных – врачей (а плевать-то немцы хотели на все конвенции, тем более, Советский Союз их не подписывал) и с десяток непонятно как уцелевших танкистов – загнали в пакгауз, выставили охрану и стали ждать, когда приедут трофейные команды и все добро оприходуют. Ну а Мартынов, узнав об этом, просто не мог пройти мимо стоящей без толку дюжины танков БТ. Куркуль!

Сергей поморщился. На этом переходе они потеряли почти сотню человек. Как потеряли? Да по-глупому. Думали, сбежал Поженян – и все, проблемы кончились, а оказалось, они только начались. Желающих покомандовать и без него оказалось немало, просто они были умнее. Вместо того, чтобы в открытую качать права, эти умники обеспечили себе прочный тыл, благо лучше знали людей, с которыми вот только что вначале воевали, потом сдались в плен, а на финал еще и сидели в одном лагере. Отлично понимали, стервецы, что за плен их по головке не погладят, но если они выведут своих людей, да еще и трофеи пригонят, разговор будет совсем иным. А потому, когда Мартынов объявил о решении идти громить немецкие тылы, с ним громко не согласились, и через какие-то секунды их отряд оказался разделенным на две группы, ощетинившиеся друг на друга винтовками.

Те, кто решил порулить, действовали в полном соответствии с ленинскими заповедями. Давили, с одной стороны, на присягу, с другой – на то, что кровью надо искупить. При этом не собирались подчиняться подозрительному полковнику со старорежимными замашками и периодическими оговорками про офицеров. Ну и решение предлагали ясное и простое – идти на прорыв, на соединение со своими частями, а там уж командование решит, кто, что и зачем. В общем, кому-то это показалось заметно предпочтительнее неизвестности.