что ему плевать на правду, лишь бы вымести из королевства темных эльфов. А госпожа Эльвала погубит меня, если я не сделаю обратное. Молот и наковальня. Огонь и лед. Куда бы я ни шагнул, меня ждет гибель.

— На вашем месте я бы сбежал… — задумчиво протянул эльф. — Нашел бы третий путь.

— Вы меня иногда просто поражаете… Куда? И, главное, на что… О, кстати о побегах… — Терций достал лист портового журнала. — У меня так и не было возможности прочесть.

На листе, который принес Иззе, не было никаких имен, только названия кораблей, время их прибытия или отбытия и направление. Сначала Терций разочарованно хмыкнул, затем еще раз пробежался глазами по названиям. Интересно… Если прикинуть примерно расстояние от Лилеона до порта, которое должен был проделать Ченте, а затем обратно, и время смерти Сауреса, то можно отсеять множество кораблей. Среди тех, что остались, отсеять те, что идут в другие города Онте, далекие от любых границ, и остается только один — идущий в Галлу. Но и там Эспехо не стал бы задерживаться. Отправился бы куда подальше, переждав день или два. Если, конечно, что-то не задержало его настолько, что он не успел покинуть остров до осенних штормов.

— Мне нужно попасть в Галлу, — пробормотал Терций, — но у меня нет средств… Да и в сезон штормов какой корабль рискнет? Разве что контрабандистский…

— Кораблям Вечной Ночи не страшны никакие шторма, — загадочно ответил Иззе, — но если вы ступите на него, то определите свою сторону в этом конфликте интересов.

Церковь Ткача. Вечная Ночь. Какую бы сторону он ни занял, везде ему грозит гибель. Однако до этого момента Терций всерьез не задумывался о третьей силе, замешанной этом конфликте — о Белом Солнце. Смогут ли они помочь ему? И, главное, как выйти с ними на связь? После похорон Яззара не хотелось лишний раз мозолить глаза в посольстве, а как иначе выйти на Рильдинтру, он не знал.

* * *

Едва Терций пересек двери, отделяющие греховный мир от мира благочестия, его тут же настиг звонкий мальчишеский голос:

— Господин Веласко, сюда!

Дерзкий рыжий принц и не думал униматься. Он хотел, чтобы его новая игрушка, эта любопытная трехрукая каланча, обязательно стояла рядом, и если не рассказывала о темных эльфах, то просто откидывала шикарную тень. Бенито Кальдерон все богослужение недовольно косился на их ложу.

Терций успел позабыть, насколько же Собор Святого Мельхиора грандиозный высотой потолков, многоцветьем витражей, гулкостью эха, сиянием золота, серебра и каменьев. Он совсем забыл, какой нынче день. Сегодня святой Мельхиор покаялся во всех своих плотских грехах и очистил нить своей судьбы настолько, что перед ним распахнулись двери лучшего мира. Огромная статуя Великого Ткача обнимала зал шестью руками, в каждой из которых он сжимал какой-то символ власти: стрелу, книгу, веретено, нить… Голоса жрецов мистическим колоколом прокатывались над залом.

Среди огромной толпы молящихся было с одной стороны неуютно, а с другой — приятно. Приятно снова оказаться в потоке людей, настроенных на что-то, что выше них. Словно сам Ткач касался их макушки, снимал грехи и благословлял на подвиги.

Наконец все закончилось. Терций вспомнил слова гомункула и решил отнестись к ним серьезно. Он наклонился к принцу и шепнул:

— Я собираюсь исповедоваться. Какую исповедальню вы мне посоветуете, Ваше Высочество?

Мальчишка хихикнул в кулак и заговорчески шепнул:

— Ту, что с ягодкой физалиса. Вы поймете, — затем он принял крайне надменный вид и плавно махнул рукой. — Ступайте. Не слишком задерживайтесь там.

Приказ есть приказ. Терций подошел к одной из исповедален. На скамеечке он увидел ярко оранжевую ягоду, задумчиво поднял ее, затем преклонил колени и тихо шепнул в деревянную решетку:

— Господин жрец, исповедуйте меня.

Красная портьера шевельнулась, показав человеческий силуэт.

— Говорите о своих грехах, — ответил высокий юношеский голос.

Этот голос Терций уже слышал и никак не мог поверить своим ушам. Голос гомункула Физалиса, но гомункулам запрещено находится в святых местах! Какое богохульство. Терций поднял лицо, насупился и ответил:

— Это ты мне скажи, какого рожна здесь находишься? Да еще и прикидываешься жрецом-исповедником.

Смешок, потом тихо:

— Опустите глаза, господин Веласко. Не привлекайте внимания. Пока это единственная возможность для нас поговорить без свидетелей. Неллор докладывал, что вы проявили небывалую лояльность нашему делу. Вы его знаете под другим именем: Рильдинтра.

Белое Солнце? Так близко к принцу?

— Чего вы хотите? — тихо спросил Терций.

— Всего лишь поговорить. Ответить на ваши вопросы в более, так сказать, конфиденциальной обстановке.

— Так говорите, черт вас дери. Неужели принц замешан в дела Белого Солнца?!

— Имейте терпение. Нет, принц ни о чем не подозревает. Всего лишь любит устраивать шалости, а мы этим пользуемся. Мне не впервой играть роль исповедника. Сейчас вы подниметесь с колен и пойдете вместе с принцем на «Покаяние». После спектакля вы напроситесь на аудиенцию к диве Дульсе Амбар. Тогда вы и получите все ответы. А теперь…возвращайтесь к принцу и как следует развлеките его разговором.

Корраль — закрытый двор, в котором игрался спектакль, располагался неподалеку от Собора Святого Мельхиора Заступника. Терций неоднократно бывал здесь. В Карамаргосе театр был доступным развлечением и не сильно бил по мошне даже не самых богатых горожан. Только, пожалуй, он ни разу не наслаждался спектаклем из ложи аристократов. Отсюда и сцена, и партер, и ложа мещанских дам были видны как на ладони. Неугомонный принц только и делал, что осыпал Терция вопросами о Кваране, обычаях темных эльфов, о Матери Ночи и ее храмах. В общем, мальчика мало интересовало «Покаяние святого Мельхиора», а вот Терций то и дело отвлекался на сцену.

Актриса, игравшая жену святого Мельхиора, Ноэми, будто сошла с полотна. Невысокая, отчаянно молодая, миниатюрная, как фигура из сахара. У нее был нежный голос и плавные движения. Мужчины замирали на ее репликах, дамы завистливо поджимали губы. Одна попыталась крикнуть: «Долой никчемную актрису!», — так ее чуть силой не выволокли с ложи.

— Прошу прощения? — не удержался Терций. — Кто та дама, что играет Ноэми?

Мальчик посмотрел на него, как на душевнобольного:

— Это же Дульсе Амбар! Лучшая актриса-гомункул Карамаргосы!