— Grand Festival du Chocolat. — Я раздумываю. Через месяц зацветёт сирень. Я всегда делаю для Анук гнёздышко с яйцом, на котором серебряной глазурью пишу её имя. Этот праздник мог бы стать нашим личным триумфом, наглядным свидетельством того, что городок принял нас. Идея для меня не нова, но в устах этого мальчика она звучит почти как свершившийся факт.

— Нужны афиши, — говорю я будто бы с сомнением.

— Мы их напишем! — первой предлагает Анук. Её лицо пылает возбуждением.

— И флаги… знамёна…

— Вымпелы…

— И Иисус из шоколада на кресте с…

— Папа римский из белого шоколада…

— Шоколадные барашки…

— Будем катать с горки крашеные яйца, искать сокровища…

— Пригласим всех, это будет…

— Круто!

— Так круто…

Я со смехом машу руками, призывая к молчанию. С моих ладоней летит едкая шоколадная пудра.

— Афиши за вами, — говорю я. — Остальное предоставьте мне.

Анук бросается ко мне, раскинув руки. От неё разит солью, дождём, кисловатым запахом почвы и тины, в спутанных волосах блестят капельки воды.

— Пойдёмте в мою комнату! — кричит она мне в ухо. — Можно, maman, да? Скажи, что можно! Мы начнём прямо сейчас. У меня есть бумага, карандаши…

— Можно, — разрешаю я.

Спустя час витрину украшает огромный плакат — эскиз Анук в исполнении Жанно. На нём крупными неровными зелёными буквами выведено:

«НЕБЕСНЫЙ МИНДАЛЬ» ОРГАНИЗУЕТ

GRAND FESTIVAL DU CHOCOLAT.

ОТКРЫТИЕ СОСТОИТСЯ

В ПАСХАЛЬНОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ.

ПРИГЛАШАЮТСЯ ВСЕ!!!

НАЛЕТАЙ, ПОКА НЕ КОНЧИЛОСЬ!!!

Вокруг текста резвятся причудливые существа. Фигура в сутане и высокой короне, очевидно, папа римский. У ног его неряшливо наклеены вырезанные из бумаги колокола. Все они улыбаются.

Почти всю вторую половину дня я обрабатываю новую партию брикетов шоколадной глазури и украшаю витрину. Трава — толстый слой зелёной папиросной бумаги. Цветы — бумажные нарциссы и маргаритки. К оконной раме пришпилены поделки Анук. Скалистый склон горы сооружён из наставленных одна на другую жестяных банок из-под какао-порошка, выкрашенных в зелёный цвет. Склон покрыт мятым целлофаном, изображающим наледь. Мимо вьётся змейкой, убегая в долину, синяя шёлковая лента реки, на которой мирно восседают, не отражаясь в воде, плавучие дома. А внизу процессия шоколадных фигурок: кошки, собаки, кролики, кто с глазами-изюминами, кто с розовыми марципановыми ушками, хвосты из лакричника, в зубах сахарные цветочки… И мыши. Всюду, где только можно. На косогорах, в укромных уголках, даже на палубах плавучих домов. Розовые и белые мышки из засахаренного арахиса, из шоколада всех цветов, пёстрые, отлитые под мрамор мышки из трюфелей и вишнёвого ликёра-крема, изящно подкрашенные мышки, пятнистые мышки в сахарной глазури. А над ними возвышается во всём своём великолепии Крысолов. На нём красно-жёлтый наряд, в одной руке дудочка из ячменного сахара, в другой — шляпа. У меня на кухне сотни формочек: тонкие пластмассовые — для яиц и фигурок, керамические — для рельефных изображений и шоколадных конфет с ликёром. Благодаря им я могу воссоздать любое выражение лица на полой шоколадной скорлупке, на которой потом узкой трубочкой выдавливаю волосы и прочие детали. Туловище и конечности я делаю из отдельных кусочков и скрепляю их в цельный силуэт с помощью проволоки и расплавленного шоколада… Осталось только приодеть фигурку: красный плащ из марципана, из этого же материала рубаха с поясом и шляпа с длинным пером, подметающим землю у его ног в сапогах. Мой Крысолов немного похож на Ру — такой же рыжий, в таком же нелепом наряде.

Витрина получилась привлекательной, но мне хочется ещё подзолотить её, и я, не в силах устоять перед искушением, закрываю глаза, озаряя своё творение радушным золотистым теплом. Воображаемая вывеска сверкает призывно, как огонь маяка: ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ. Что в этом плохого? Я хочу подарить людям счастье. И я сознаю, что этим гостеприимным кличем бросаю вызов Каролине Клэрмон, стремящейся изгнать из городка скитальцев, но, довольная своим успехом, я не нахожу в том никакого вреда. Я хочу, чтобы они пришли. Со дня нашего разговора я порой мельком видела их на улице, но они вели себя, как бродячие собаки в больших городах, роющиеся в мусоре и не подпускающие к себе никого, — держались всё время настороже, ловко уклоняясь от столкновений с кем бы то ни было. Чаще мне попадался на глаза их Крысолов, или Дудочник из Гамельна, — Ру, — обычно, с коробками или пакетами продуктов, — иногда Зезет, худенькая девушка с проколотой бровью. Накануне вечером двое ребятишек пытались торговать лавандой у церкви, но Рейно их прогнал. Я окликнула детей, намереваясь зазвать их к себе, но они были слишком недоверчивы, — лишь настороженно покосились на меня и со всех ног помчались с холма в Марод.

Поглощённая своими планами и украшением витрины, я потеряла счёт времени. Анук сделала на кухне бутерброды своим друзьям, и они всей гурьбой вновь исчезли в направлении реки. Я включила радио и стала напевать себе под нос, аккуратно укладывая шоколад в пирамиды. В пещере волшебной горы мерцают, словно жемчужины, несметные сокровища: разноцветные горки кристаллического сахара, засахаренные фрукты, конфеты. За горой, укрытые от света её невидимым склоном, лежат сладости на продажу. В сущности, мне уже сегодня следует приступить к приготовлению пасхальной продукции, ведь на Пасху покупателей у меня должно прибавиться. Хорошо, что в холодном подвале есть место для хранения припасов. Нужно ещё заказать подарочные упаковки, ленты, целлофан и сопутствующие аксессуары.

В пылу работы я не сразу заметила Арманду, вошедшую в полуоткрытую дверь.

— Ну-ну, привет, — с присущей ей бесцеремонностью поздоровалась она. — Вот, захотелось опять отведать твоего фирменного шоколада, но ты, вижу, занята.

Я осторожно выбралась из витрины.

— Вовсе нет. Я ждала вас. К тому же я почти закончила, да и спина у меня разламывается.

— Что ж, если не помешаю… — Сегодня она держится иначе. Голос по-особенному бодрый, в манерах — напускная беспечность, чтобы скрыть напряжение. На ней чёрная соломенная шляпка, украшенная лентой, и плащ, тоже чёрный, но менее поношенный.

— Сегодня вы выглядите на редкость элегантно, — заметила я.

Арманда отрывисто хохотнула.

— Такого о себе я давненько не слышала. — Она ткнула пальцем на один из табуретов. — Как думаешь, сумею я взобраться на него, не сломав ногу?

— Давайте я вам лучше кресло из кухни принесу, — предложила я, но старушка остановила меня властным жестом.

— Чепуха! — Её взгляд был прикован к табурету. — В молодости я очень даже ловко лазила. — Она задрала длинные юбки, открыв моему взору тяжёлые ботинки и плотные серые чулки. — В основном по деревьям. Обычно залезала на них и швыряла сверху ветки на головы прохожим. Ха! — Опираясь на прилавок, она взобралась на табурет и удовлетворённо крякнула. Из-под чёрной юбки на мгновенье взметнулось что-то пугающе алое.