— Дай ей воды, — приказал он по-арабски с легким иракским акцентом.

Рядом с Эвелин возник другой человек и поднес к ее губам бутылку с холодной минеральной водой. У него было неприятное мрачное лицо с совершенно бесстрастными глазами, как у тех мужчин, которые схватили ее в Бейруте. Видимо, в распоряжении ее тюремщика имелась целая банда таких отъявленных головорезов. Она решила обдумать это позднее, а пока с жадностью припала к горлышку бутылки и всласть напилась, после чего человек опять бесшумно, будто привидение, скользнул назад.

Первый мужчина отошел к одному из низких шкафчиков, выстроившихся во всю длину комнаты, и выдвинул ящик. Она не могла видеть, что он делает, но услышала такой звук, как будто открывают полиэтиленовый пакет. С нарастающим ужасом она обвела комнату взглядом. Ни одного окна, а все стены выкрашены ярко-белой акриловой краской. Шкафчики с выдвижными ящиками тоже сияли белизной. В помещении царила стерильная чистота и безукоризненный порядок, который, очевидно, строго поддерживался… даже жестоко, подумалось вдруг Эвелин. Холодная комната являлась отражением своего хозяина.

Ее осаждали и другие пугающие мысли.

Первое и самое главное — с ее глаз сняли повязку. В Бейруте ее похитители не прятали от нее свои лица, и это понятно. Не могли же они пробираться сквозь толпы людей в центре города, натянув на себя шлемы с прорезями для глаз. Иное дело здесь. А ведь этот человек не наемный работник, а самый главный, хозяин. И то, что он не боялся показать ей свое лицо, тоже не сулило ничего хорошего.

Затем она подумала о его одежде. На нем были спортивная рубашка и хлопчатобумажные брюки цвета хаки, а сверху темно-синий блейзер. Но не это главное. Главное — поверх всего он носил белый врачебный халат. В белой комнате. С длинными белыми шкафчиками. И, как она заметила, подняв голову, с ярким освещением, какое обычно бывает в операционных.

У Эвелин перехватило дыхание.

Она не осмеливалась посмотреть назад, но ярко представила себе хирургические инструменты, вероятно, разложенные на столике за ее спиной.

— Почему он пришел к вам? — не оборачиваясь, спросил человек на английском с европейским акцентом. В другой момент она, вероятно, решила бы, что его родной язык — итальянский или греческий, но сейчас лингвистическая сторона вопроса волновала ее меньше всего.

Ей хотелось спросить, кто он такой и какого черта велел своим бандитам схватить ее прямо на улице, затолкать в машину и доставить сюда. Но, вспомнив события, предшествующие ее доставке в зловещую комнату, она сдержалась. Очевидно, ее похищение связано с Фарухом, его убитым другом и с иракскими артефактами. И если ее подозрения справедливы, то и с символом уроборос. А это означало — человек в белом халате точно знал, что ему нужно. Не стоило его раздражать.

— Почему меня сюда привезли?

Он повернулся к ней, держа в руках шприц и резиновый шнур, и кивнул человеку за ее спиной. Тот подтащил для хозяина стул и поставил перед Эвелин маленький столик. Человек в белом халате уселся за него, аккуратно положил на его блестящую поверхность шприц и шнур, затем спокойно протянул руку и с силой сжал Эвелин челюсть стальными пальцами, причем в лице его не дрогнул ни единый мускул.

— Если мы с вами намерены поладить, нам нужно договориться о самом главном. Правило номер один — никогда не отвечайте вопросом на вопрос. Вам понятно?

Он не отводил от нее взгляда, пока она не кивнула. Тогда он разжал пальцы, и по его тонким губам проскользнула легкая усмешка.

— Хорошо. И я бы предпочел, чтобы вы не принуждали меня повторять свой вопрос — почему он пришел к вам?

У Эвелин холодок по спине пробежал, когда он стал закатывать ее рукав. Она ощущала мускусный запах его лосьона после бритья, против воли показавшийся ей довольно приятным.

— Полагаю, вы говорите о Фарухе, — сказала она, стараясь избежать вопросительных интонаций.

Его красивое лицо искривилось в угрожающей улыбке.

— Так и быть, на сей раз я вас прощаю. — Он опустил ее рукав. — Да, именно о нем.

Она настороженно всматривалась в его лицо, не зная, с чего начать.

— Ему очень нужны были деньги, и он пытался продать некоторые вещицы из Ирака, артефакты месопотамской культуры. — Она помедлила, затем решилась: — Могу я также задать вам вопрос?

Он в раздумье пожевал губами.

— Сначала посмотрим, поладим ли мы, — произнес он, пристально глядя на Эвелин и нащупывая двумя пальцами вену у нее на руке.

Отель, где остановилась Миа, находился недалеко от полицейского участка, и они решили там и поговорить.

В это время дня бар «Лонж» — практически пустовал. Направляясь к террасе во внутреннем дворике, Миа нарочно повела Корбена так, чтобы не приближаться к тому уголку, где накануне вечером сидела с Эвелин. Октябрь считается в Бейруте самым приятным и благодатным месяцем — жара уже не такая удушливая, как летом, а для зимних дождей еще рано. Чудесная погода для разговора на открытом воздухе, но Миа это не радовало: ведь ей предстояло пережить заново самую страшную ночь за всю ее жизнь.

Она подробно рассказала Корбену о вечере, закончившемся похищением Эвелин: про взволнованное состояние матери, про внезапное появление человека из ее «прошлого», какого-то иракского торговца, про ее замечание, что «все это слишком сложно объяснить», и про того рябого андроида в баре. Постепенно к ней вернулась четкость воспоминаний, она перешла к рассказу о мужчине, который был похищен вместе с Эвелин, и вслух спросила себя, не он ли был тем самым иракским торговцем.

Корбен слушал ее очень внимательно, время от времени что-то записывал в маленький черный блокнот и несколько раз прерывал ее, уточняя какие-то подробности, которые она, к своему удивлению, запомнила. Правда, она не считала их очень важными. Образы, всплывающие в ее памяти — лицо андроида, решетка на бампере автомашины, человек, с которым разговаривала Эвелин, — не могли навести на след похитителей. Вот если бы у одного из бандитов имелся какой-нибудь страшный шрам на лице или крючок вместо руки, тогда, конечно, дело другое. А так они ничем не выделялись из толпы, во всяком случае, в этом городе. Вряд ли что-нибудь из ее рассказов поможет Корбену выручить мать из беды, и она расстроилась.

Между прочим Миа упомянула о забытом Эвелин мобильнике и вдруг сообразила: ее сотовый тоже остался в полиции. Потом она вспомнила про странный звонок на телефон Эвелин, на который ответил Баумхофф. Этот инцидент очень заинтересовал Корбена, и он попросил ее постараться припомнить все, что ей удалось услышать или заметить. Он сделал себе заметку вернуть Миа ее телефон, а также забрать сотовый Эвелин и расспросить Баумхоффа о разговоре по ее телефону. Миа все это казалось не относящимся к делу, и она окончательно пала духом.

Корбен спросил ее о снимках, и она повторила то же, что сказала Баумхоффу и детективам, то есть что раньше никогда их не видела и Эвелин ничего о них не говорила. Ей стало очень тяжело, когда дело дошло до описания заключительного эпизода страшной истории, когда появились солдаты, завязалась перестрелка и в улочку ворвалась машина бандитов. Если бы Корбен не поддерживал ее терпеливым и сочувствующим взглядом, она разрыдалась бы и не закончила рассказ.