Если основываться на показаниях вышеуказанных лиц, то Николай Ежов на самом деле был гетеросексуалом, с женщинами он тоже сексом занимался. Один из свидетелей утверждает, что однажды они развлекались втроем – он с женой и Ежов. Так что Блохин был не прав, утверждая, что бывший нарком был гомосексуалистом.

Не всегда сексуальные похождения наркома заканчивались без последствий. В ходе одного из допросов всплыла история о том, как его завербовала германская разведка. Не будем обсуждать, был или не был Николай Ежов немецким шпионом, скорее всего не был, в противном случае он бы попытался попасть в Германию, а не в Японию, а расскажем об истории его вербовки. Летом 1934 года он находился на лечении в венской клинике профессора Ноордена. Там он, по версии следствия, соблазнил одну из медсестер. Во время очередного интимного свидания в комнату вошел ассистент профессора доктор Энглер. Последний устроил скандал и намекнул, что эта история может попасть в немецкие газеты. Зная, какое положение занимает в Советском Союзе пациент, он предложил в обмен на отказ сообщать репортерам об аморальном поведении партийного функционера сотрудничество с германской разведкой. Теоретически такую операцию немецкая разведка могла организовать, подставив жертве смазливую медсестру. «Медовые ловушки» активно использует большинство разведок мира.

Вернемся к рассказу Петра Фролова».

…Во-вторых, – Блохин продолжил перечислять причины, из-за которых Ежова нельзя было назначать наркомом внутренних дел, – у него не было опыта чекистской работы. Вот ты, прежде чем сюда попасть, окончил училище пограничных войск, на границе служил. Поэтому я тебя к себе и взял на службу. Знаю, что ты парень опытный. А что врага народа прозевал, так не только ты. Кроме тебя, сколько твоих начальников, ослепленных званием и наградами, ему поверили. Так и с Ежовым произошло. Вроде проверенный товарищ, из рабочих. А на самом деле с гнильцой оказался и слабохарактерным. Зато товарищ Берия – наш человек. Проверенный. Он еще в Гражданскую войну с врагами советской власти воевал. И тогда чекистскую науку познал. Поэтому он и разоблачил врага народа Ежова и всех его ставленников. Ведь Люшков-то сначала Ягоде служил, а потом к Ежову переметнулся. Они на Дальнем Востоке хотели восстание организовать, вот только не успели. Когда Ежов почувствовал, что их планы известны товарищу Берии, то он Люшкову телеграмму зашифрованную отправил, дескать, все пропало, пора тебе к японцам уходить. Ты что, думаешь, Люшков случайно к вам приехал. Бежать он хотел. Обманул он вас всех. И все потому, что там товарища Берии не было. А ставленники Ежова на Дальнем Востоке помогли Люшкову сбежать. Ведь он и всех их на «теплые» места пристроил. Не просто так, а с расчетом того, что они окажут ему тоже услугу.

– Так, значит, побег Люшкова был санкционирован из Москвы, – растерянно произнес я, – Вот почему он свободно перемещался по пограничной полосе. И все командиры выполняли секретное распоряжение из Москвы о том, чтобы Люшков подошел к «окну» на границе. А мне, как лицу младшего командного состава, знать об этом распоряжении не полагалось…

«Решением Политбюро 26 мая 1938 года Генрих Люшков был освобожден от обязанностей начальника Управления НКВД по Дальневосточному краю «в связи с переводом на работу в центральный аппарат наркомата внутренних дел». В то время началась очередная административная реформа центрального аппарата, поэтому формально вызов Люшкова в Москву выглядел как повышение. Хотя, учитывая сложившуюся тогда практику, можно было предположить, что на самом деле в столице его планировали арестовать. На этом кадровые перестановки на Дальнем Востоке не закончились – 1 июня 1938 года Политбюро назначило нового зам. начальника краевого УНКВД, новых начальников всех восьми областных управлений НКВД, входящих в состав Дальневосточного края, а также новых начальников Особых отделов Тихоокеанского флота и Амурской военной флотилии. Все вновь назначенные были «варягами» – выходцами из других регионов. Фактически это означало «чистку» аппарата УНКВД по Дальневосточному краю.

Николай Ежов не спешил выполнять распоряжение Политбюро – подписывать соответствующий приказ о кадровых перестановках. Вместо этого он 26 мая 1938 года направил телеграмму Генриху Люшкову, в которой было сказано:

«Учтите, что в ближайшее время, в связи реорганизацией ГУГБ НКВД, предполагаем вас использовать [в] центральном аппарате. Подбираем вам замену. Сообщите ваше отношение к этому делу».

Очень странный текст. Не принято было в то время спрашивать у руководителей их согласия на перевод на другую должность. Просто ставили перед фактом. Понятно, что если человека переводят в Москву, тем более с Дальнего Востока, где в любой момент мог начаться вооруженный конфликт с Японией, то «сменщика» нужно подобрать заранее. И зачем тогда об этом сообщать в телеграмме, когда все и так ясно.

Два дня потребовалось Генриху Люшкову на обдумывание странной телеграммы. 28 мая 1938 года он сообщил в Москву:

«Считаю за честь работать [под] Вашим непосредственным большевистским руководством. Благодарю за оказанное доверие. Жду приказаний».

Приказ о переводе Люшкова в Москву Ежов не спешил подписывать. И это странно. Прошло две недели с заседания Политбюро, а Люшков продолжал оставаться начальником УНКВД по Дальневосточному краю.

Внезапно 9 июня 1938 года будущий перебежчик заявил своему заместителю Григорию Осинину-Винницкому[29] о необходимости выехать в район пограничного города Посьет, где у него должна состояться встреча с особо важным агентом. Прибыв на поезде в город Ворошилов и проведя короткое совещание в местном УНКВД, Люшков на автомобиле отправился в Посьет. Там он заслушал доклад начальника 59-го погранотряда К. Гребенника об остановке на охраняемом участке, после чего вместе с чекистом выехал к месту встречи с агентом, которая якобы должна была состояться рядом с госграницей.

Интересно, что только 24 июня 1938 года, спустя 11 дней после бегства Люшкова, Сталин приказал зам. наркома внутренних дел Фриновскому отправиться в Хабаровск и разобраться в произошедшем. По странному стечению обстоятельств в тот же день зарубежные СМИ опубликовали сообщение о том, что начальник УНКВД бежал на территорию Маньчжурии.

Вернемся к рассказу Петра Фролова».

…– Похоже на то, – согласился Блохин, – Люшков был не единственным выдвиженцем Ежова. Были и еще люди, которых он считал своими подчиненными. Вот и третья причина, из-за которой его нельзя было назначать на пост наркома. У Ежова не было своих людей. Придя в наркомат, он был вынужден сначала набирать людей в свою группу, а потом расставлять на ключевые посты по всей стране. Лично ему преданных людей! При этом он часто закрывал глаза на их «троцкистское» прошлое, а также связь с иностранными разведками и уже разоблаченными врагами народа.