– Но хоть как-то… Допросить надо.

Тащим пленников за камень.

– Ну и кто по-русски говорит?

Лопочут быстро-быстро, типа «моя твоя не понимай!»… Обоим лет под тридцать. Один совсем мелкий, в стеганом азиатском халате, штаны из местной дерюги, второй одет поприличнее: брезентовые брюки, камуфляжная куртка, даже что-то типа форменной ментовской рубашки. Вокруг левого глаза расплывается синяк в половину морды. Ну, не может Леха без показухи…

– Не понимаете… Ну что ж, поучим русскому.

Достаю нож и вспарываю штаны на мелком. А смотрю на второго:

– Пока он будет есть свой хрен, у тебя есть немного времени вспомнить русский язык, хизмат аро. Не вспомнишь – к гуриям не попадешь. Не любит Аллах тех, кто приходит к нему, держа обгрызенный член в зубах. – Надо же, поэтичность как проснулась не вовремя… Омар Хайям, блин.

Говорить начинают сразу. Оба. А я еще до трусов не добрался. Хлипенькие попались, слава Аллаху. Оставляю мужиков их потрошить и иду к остальным.

За спиной слышны глухие удары и тихий голос майора.

Бахреддин уже подъехал и вместе с Машкой хлопочет над девчонками. Прынц в трофейной машине, у пулемета. Остальные разбираются с трофеями. Литовцев нашли. Тела, естественно.

Крики за камнем затихают. Возвращается Потап, вытирая руки куском знакомого халата. Кивает в сторону девчонок:

– Как они?

– Бывает хуже, – спокойно отвечает Машка. – Но реже.

– Машка, за руль! – командует Потап. – Везешь их в лагерь, сдаешь Деду на руки. Потом вернешься с мужиками, заберете трупы и все, что тут есть ценного.

– Я…

– Отставить! А мы проведаем друзей наших клиентов. Пока не ждут…

Литовки все в слезах, но, похоже, основную истерику удалось сбить. Авось до лагеря дотянут, а там папа разберется. Помогаем им забраться в мой «УАЗ», и Машка срывается с места.

Шутов и старший лейтенант Дмитровский пили чай в кабинете профессора. Только через три часа после эффектного прибытия силовиков у врача нашлось время на общение с их командиром.

– Вот так и получилось, Евгений Сергеевич. Если бы колесо не лопнуло, накрылись бы мы медным тазом. А так сидим живые, чаи гоняем…

– Может, вам, Иван, капнуть валерьянки в правильной пропорции?

– Это как? – уточнил старлей.

– Капля валерьянки на сто граммов спирта.

– Действительно, правильная пропорция, – уголком рта улыбнулся Дмитровский. – Только вы и себе не забудьте. Мои какими по счету за сегодня были?

– Уже и не помню, если честно. Кто тут считает! Несут и несут… Но мне нельзя, в любой момент могу потребоваться в операционной.

Шутов отхлебнул из чашки.

– Вы куда дальше планируете, Иван?

– Не знаю, все наше начальство накрылось медным тазом…

– Вы бы не могли раздобыть нам еды? В окрестных магазинах творится черт знает что, девочек туда посылать просто боязно.

– По-хорошему, ваш центр еще и под охрану брать надо. Криминогенная обстановка сейчас в городе – хуже не придумаешь. Всякая сволочь, как по команде, повылазила.

– Ну так берите!

Работа на месте боя кипела. Адреналин не успел еще весть уйти из организмов, поэтому все было бестолково, но быстро. Свежие трупы на скорую руку обыскивали и стаскивали в одну кучу. На трех расстеленных плащ-палатках росли кучи трофеев. Оружие, патроны и прочие ценности типа часов, телефонов, золотых цепей разной толщины и тому подобное. Офицеры, получив одобрительный кивок Пчелинцева, закрывали глаза, когда кто-то из солдат защелкивал браслет на запястье. Часы в армейском деле вещь нужная. И золото «Ролекса» скрывалось под выгоревшим камуфляжем кармана. А кто посмелее или сообразительнее, сразу на руку цеплял, пуская потом солнечных зайчиков в глаза друг другу и суматошно веселясь. У большинства сегодня был первый бой… Прапорщик Андрушко уже вился вокруг разложенных огнестрельных трофеев и что-то крайне оживленно рассказывал какому-то сержанту, тыкая пальцем в воняющюю свежей гарью двустволку и восхищенно вопя про мягкий спуск и прочие милые его сердцу прелести итальянского огнестрела…

Шум мотора возникает на грани слышимости. Тихое гудение шмеля, постепенно переходящее в неровный гул. Одна машина. Точно, одна. Для бандюков маловато. Или разведку выслали? Наши были на двух тачках. Ладно, ждем. Устраиваюсь на крыше склада. Отличный наблюдательный пункт: я вижу все, меня – никто. Выкладываю перед собой четыре ножа. Больше годных для метания в лагере не нашлось. До ворот я их отсюда не докину, но если они остановятся метров через десять… Вроде рука еще твердая, а в «козлике» больше пяти человек – маловероятно. Один на один – это уже приятный расклад.

«Уазик» выруливает из-за последнего перегиба и упирается в ворота.

– Лайма! Открой! Ворота открой, говорю!

Гора с плеч! Таджичек-бандиток, говорящих между собой по-русски, даже представить не могу. Голос Машкин. А судя по имени той, к кому она обращается, прибалтов ребята догнали и, что не менее важно, убедили. Скатываюсь с крыши и открываю ворота.

– Ой, дядя Витя, там такое, там такое, – частит Машка, – они все мертвые, девочки плачут, а они их насилуют! Папа из автомата, а мы как попрыгали! А Олег ногой, а дядя Женя ножом! А я тоже, а Лешка рукой! Мы там всех убили, меня за руль и сюда, и девочек в машину, и два автомата, а сами дальше, и пленных тоже убили, а эта таратайка меня не слушается, еле доехали! Вот!

Глаза у девчонки по пять копеек, слова льются нескончаемым потоком. Пережидаю секунд несколько, после чего негромко командую:

– Отставить! Сержант Потапова, доложить как положено!

Машка вытягивается удивленно. Молчит секунд пятнадцать.

– Я не сержант!

– Теперь сержант! Докладывайте!

Девчонка вся вспыхивает:

– При движении ниже кишлака был обнаружен противник в количестве семи человек, произведший нападение на литовскую группу. В ходе столкновения противник полностью уничтожен, в том числе двое пленных в процессе допроса. Потерь с нашей стороны не имеется! У литовцев убито три человека, пятеро изнасилованы. Захвачено транспортное средство типа «УАЗ» с пулеметной установкой и стрелковое оружие. Лишние единицы оружия в количестве двух автоматов и освобожденные гражданские доставлены согласно приказанию майора Потапова! Докладывала сержант Потапова!