А долбаный отморозок посмотрел спокойно на это дело и высказался, обращаясь к тому солдатику заблеванному:

– Понимаешь, Поляков. Эти твари пришли убить тебя. И твоих друзей. Такие же убили твоих родителей. Ты ведь их помнишь?

Голос тихий, вкрадчивый даже… Талант, мать его! Ему в опера пойти – я бы первым свечу заупокойную ставить побежал бы… А он продолжил:

– И потому жалеть нам их не с чего. И если он нам бесполезен, то зачем ему жить? Пусть подыхает.

А Кривой все это время корчился и дуэт воплям Черного составлял.

А остальные солдаты стояли, разинув рты. Пока наконец не прогрохотала короткая очередь.

– И кто только добрый такой? – спросил Урусов. – Ладно, после разберемся. Прониклись? – Это он уже у нас спросил. Хоть «стечкина» в кобуру упрятал, и то хлеб… – Вот и молодцы. Продолжим?

И сами собой полились слова, и никакие силы не способны были остановить этот поток. Даже подбадривать никого не пришлось. Каждый решил, что лучше рассказать все, о чем спрашивает этот «казак». И я все выложил. И про то, что было, и что есть, и что от Энска моего родного осталось. Старший сержант только и успевал диктофон включать-выключать, записывая по очереди…

Кишлак чистили, как по учебнику, двор за двором. Противники оказались деревянными по самую маковку. Не нохчи и совсем не «вовчики» с границы… Пока они понимали в чем дело, все кончалось. Следующий двор, и по новой. Граната – две-три очереди. Стрельба гремела по всему кишлаку: эти дегенераты палили даже по курицам, и наши выстрелы гармонично вливались в общий хор. Но в какой-то момент я заметил, что почти не стреляю. Не успеваю просто. Входим во двор, я еще диспозицию срисовываю, а Олегов карабин уже пах-пах-пах… и двор чистый… Терминатор прямо!

Потом вышли на какую-то площадь. Сарай кирпичный, возле него техника составлена, за ней бандюки попрятались. Не слишком умело, бошки торчат немного, но выцеливать надо… Человек пять… Начал прикидывать, как да в каком порядке, и тут…

Олег просто сделал полшага из-за укрытия и… пах-пах-пах… Как из пулемета. Пять выстрелов, и шаг обратно. И где сверху головы торчали – снизу ноги вылезли. Биатлон биатлоном, но так никакой Бьердаллен не стреляет!

Бандюков тоже впечатлило. Не только палить, ругаться перестали. Только:

– Урус, не стреляй, ми сдаемся!

Потап в ответ:

– Выходите по одному, оружие на землю.

Ну, насчет «ми» мужик погорячился. Один он остался. Вылез, автомат бросил, руки задрал.

И тут Олег тем же движением на полшага из укрытия, карабин к плечу… Малыш еле успел за ствол схватить:

– Ша! Допросить надо!

– Хорошо. – Голос у Олега спокойный такой, ровный, безмятежный даже, как будто ему предложили на другой стул присесть.

Ответил, повесил карабин на плечо и вытащил тесак.

А тесак у него – именно тесак, самоделка, из ножовки сделанная, сантиметров двадцать длиной, с обуха пила сохранена, переточена только, и рукоятка от палки горнолыжной. Даже на вид неприятная штука.

Я Олегу в лицо посмотрел, и мне страшно стало. Три войны прошел, под пулями стоял, расстреливали меня, было такое, да много чего было. А так жутко никогда не было. Лицо ничего не выражало. Совсем. Безразличная маска мраморной статуи. И такое же белое. А взгляд… Теперь я знаю, как смотрит смерть. Если бы он на меня глядел, я бы от ужаса умер. Клянусь.

И тут дошло. У него же истерика! Самая настоящая! Кто-то в таких случаях рыдает, сопли по морде размазывает, блюет… А у него – вот так… Как у тех баб некрасовских, что коней на скаку за копыта валят и из горящих изб десятипудовые сундуки вытаскивают. И терминаторство его сейчас таким отходняком пойти может, что мало не покажется. Как бы не сдох от шока или по нам стрелять не начал.

Выхватил флягу, как ствол последней надежды, открыл и сунул ему в руку:

– Пей! Пей, говорю! Надо!!!

Олег, как автомат, опрокинул емкость в глотку. И залпом, что воду! Граммов двести потянул. Чистого спирта! Но в глазах осмысленность появилась, лицо порозовело немного. Вроде в себя приходить начал. Ну, слава богу…

Огляделся очумело и уселся прямо на землю:

– Я в порядке, Жор… Просто выпил лишнего… Развезло немного…

Большую часть творящегося вокруг Боря просто не понимал. Но из первого шока уже вышел. И отлично отдавал себе отчет, что жизнь изменилась, и достаточно серьезно. Шахматы, бывшие его делом в течение многих лет, вряд ли кому-нибудь нужны теперь. Надо найти другое дело. Причем такое, чтобы оно могло обеспечить как минимум выживание и возможность добраться до Таджикистана. Что это будет за дело, он не имел пока ни малейшего представления, но это совершенно не смущало. Редко бывает так, что, разыгрывая дебют, знаешь свой план в миттельшпиле. В каждой конкретной партии свой план, хотя дебюты и повторяются. А сейчас как раз дебют.

В первую очередь необходимо освоить тот минимум знаний, которые необходимы для понимания окружающих. Что нужно? Подготовка военная нужна. Надо просить, чтобы его включали в план обучения. Есть же у них такие планы для новичков. Как раз возраст подошел, в котором в армию уходят. Боря усмехнулся. Как особо одаренного, от службы в армии его освободили. Как раз перед крайним турниром получил бумаги.

Он усмехнулся. Есть прогресс, уже начал говорить, как местные: не последний, а крайний. А ведь стоит смотреть правде в глаза: именно последний. Ну да ладно, вдруг и вправду еще будет…

Итак: освободился от армии – иди служить. Непонятно, с кем говорить. Наверное, с Андреем. Но тому явно не до него. Придется несколько дней выждать. И делать то, что в его силах. Пистолет он уже выучил: разобрать, почистить и собрать может хоть с закрытыми глазами. Тренировки по физподготовке возобновил еще вчера, даже выяснил у Вани, где можно бегать.

Что надо сделать еще?

Эх, тут понять бы, что можно делать, а что нельзя. Сегодня утром что он сделал неправильно? Объявили тревогу. Боря подхватился, проверил еще раз пистолет и пошел выяснять, где его место. И чего, спрашивается, все посылали его по разным неприличным адресам? Неужели нельзя было нормально объяснить, что неслужащие должны защищать детей? Чтобы он ушел на свое место и не мешал другим. Влада же объяснила! Не без мата, конечно, но вполне понятно.

Интересно, зачем она вообще ругается! Симпатичная девушка, и неглупая, а выражается иногда так, что уши вянут. Доказывает свою силу? Так сильные не ругаются. И не доказывают. Вот Олег никогда не ругался, а его вся шпана в районе боялась. И бандиты тоже… Надо поговорить с Андреем. Вон, кстати, и он.