В баре было пусто. Пол Дик пришел хмурый, мятый, руки его тряслись.

— Алкоголизм — болезнь социальная, Иван, — вздохнул он. — Во всяком случае, такого рода версия позволяет мне пить с утра. Вы что-нибудь жахнете?

— Кофе. Хочу погонять на корте… Слушайте, а почему вы меня зовете Иваном?

— Для меня все русские Иваны. Это же замечательно, когда нацию определяют именем. Нас, например, Джоном не называют, а жаль.

— Почему?

— А потому что мы идем враскосяк, каждый за себя, в нас нет общей устремленности. Вы же монолит, как вам скажут, так и поступаете.

— Толстого перечитайте, Пол, Достоевского… Не надо считать нацию сборищем баранов, бессловесно исполняющих приказ. Читайте русскую литературу.

— Литература все врет. Она наводит тень на плетень. Почитай Диккенса, так получится, что британцы самая сентиментальная нация. А они сипаев в это время из пушек расстреливали. Мопассан написал правду про французов: помните, как один братец второму руку оттяпал, только б сеть сохранить, рыбацкую сеть. А мы: «Французская легкость, французская легкость!» Они же самые меркантильные люди на земле, эти французы. А Гёте с его «страданиями Вертера»? В Майданеке его соотечественники людей жгли…

Пол обернулся к официанту, который стоял за его спиною, чуть согнувшись, и сказал:

— «Блади Мэри» — мне, джентльмену — кофе.

Официант, поклонившись, отошел; Пол Дик закурил, зашелся кашлем, на глазах выступили слезы, лицо сделалось багровым.

— Вы зачем себя губите, Пол? — спросил Славин.

— А я уже погиб, Иван. Так что я просто-напросто тешусь на прощание.

— Подождите гибнуть. Рано еще. Жизнь чертовски интересна…

— Э… Знаете, отчего погиб Стейнбек? Его ведь погубил Хемингуэй. Да, да. Он мучительно завидовал ему: не в литературе — в жизни. Он и во Вьетнам-то полез, чтобы хоть как-то сквитаться с Эрни: лавры военного корреспондента спать не давали, нет сейчас Испании, нет республиканцев, так хоть в Азию, но туда, где стреляют, где хоть как-то можно потешить себя опасностью. Меня тоже погубила зависть, я всем завидовал, понимаете? А это испепеляет…

— Хотите, дам сюжет?

— Хочу.

— Дайте слово, что не продадите меня?

Официант принес стакан водки с томатным соком и кофе. Пол Дик выпил, и сразу же на лбу у него показались капли пота.

— Вот теперь я могу с вами говорить. Сынок, принеси-ка мне еще один стакан, только пусть положат побольше льда… Ну даю слово.

— Сегодня ночью из-за меня убили человека.

— Идите к черту.

— Далеко идти.

— Объясните, в чем дело?

— Помните, я вчера ходил в ресторан? Хотел угостить вас коктейлем по-русски?

— Не помню, но это неважно. Дальше?

— И я выяснил, что здесь, в подвале, работает какой-то славянин с американо-французской фамилией. Так вот, из-за того, что я заговорил об этом человеке, из-за того, что ваши службы выяснили это, человека сегодня убили.

— Не порите чепухи.

— Как знаете.

— Наверное, ваш агент?

— Если бы, — усмехнулся Славин. — Это было бы прекрасно, будь он нашим человеком, он ведь знает так много секретов: особенно по устройству кондиционированных машин в вашем «Хилтоне»…

— Как его фамилия?

— Белью. Айвен Белью. И если станете говорить с Глэббом, не ссылайтесь на меня — ладно?

— Почему? Симптом русской болезни — кругом шпионы?

— Все-то вы про нас знаете… Только запомните: как только вы зададите ему вопрос о Белью, он сразу же спросит; «Когда об этом узнал Славин»? То есть не сразу, через полчаса, между делом, но спросит обязательно.

— Пари?

— Бутылка водки.

— Принято. Я вам позвоню.

— Лучше заходите. Вы где сегодня обедаете?

— Не знаю еще.

— Поехали в «макдоналдс», на окраину? Там интересно смотреть людей.

— Хорошо, давайте встретимся в холле. Два часа — вас устраивает?

Девушка в бюро по аренде машин нашла, наконец, «фиат»: Славин не хотел брать ни «форд» (дорог, бензина жрет по двадцать литров), ни «мерседес»; он полагал, что «фиат» привычен, не надо будет «вживаться» в машину, приноравливать себя к ней, как-никак, «жигулевский» папа, садись себе и жми.

Перед тем как выехать в город, Славин поговорил с механиком гаража.

— Я никогда не ездил в Африке, — сказал он. — Научите меня, как не попасться вашим фараонам.

— Они у нас мирные, сэр. Если, конечно, вы сильно надеретесь — права заберут. С вас, с белого, сдерут долларов сто — тут такая такса в полиции, — но обязательно промучают, не научились еще элегантно брать взятки.

— Что еще надо знать белому шоферу?

— Да ничего больше, сдается мне, сэр. Если ночью возьмете девку и решите побаловаться с ней, не разрешайте ей раздеваться. У нас теперь девки стали умными, дают себя раздеть, а потом вопят, что их грабят. За то, чтобы погасить такой скандал, сдерут триста баков, не меньше…

— Спасибо, запомню, — пообещал Славин. — Больше опасаться нечего?

— Нечего. Очки носите?

— Да.

— Не забудьте взять с собой. Заметили, как много у нас людей ходят в очках? Зрение ни к черту, говорят, наши дедушки и бабушки не то лопали, что следует, авитаминоз и все такое прочее, так что полиция и на этом греет руки, правда, берут не дорого, долларов двадцать, для вас это, может, не деньги, а для наших людей страшнее штрафа быть не может.

«Для меня тоже, — подумал Славин. — Спасибо тебе, механик. Сейчас мне надо действовать. Только б не напился Пол. Он не продаст меня Глэббу. Не должен. А если и продаст, то что ж, ничего не попишешь, еще более убыстрится темп нашей партии. А то, что она началась, и началась с нападения Глэбба, — очевидно. Но все-таки не надо было ему искать меня в подвале, не надо ему было так явно торжествовать победу».

Славин выехал на широкую авениду, которая шла по берегу океана, попробовал машину — «фиатик» чувствовал ногу; тормоза мертвые, резкие.

Славин посмотрел в зеркальце: черный «мерседес» шел следом, и было в нем четыре пассажира.

«Ну что ж, — подумал он, — давайте погоняем, ребята. Зря вы только затеяли это. Зря. Лучше бы турнули отсюда Глэбба и его шарагу, тогда бы мне не пришлось прилетать сюда, и искать Айвена Белью, и гонять по городу, чтобы выяснить то, что надо выяснить, и я выясню это, уж обещаю вам, обязательно выясню».

Возле бензозаправочной станции он резко затормозил, свернул скрипуче, шины завизжали. «Мерседес» опоздал с поворотом, пронесся мимо, остановился возле газетного киоска; двери долго не открывались, видимо, луисбургская наружка думала, что Славин развернет машину и поедет в обратном направлении. Лишь когда он попросил залить ему бензин и служитель, открыв пробку, включил счетчик, из «мерседеса» вылез высокий парень, подошел к киоскеру и взял газету.