их в губернский комитет по дезертирам. В результате Магнушевский получил два года тюрьмы с отсрочкой наказания на три года, а Ежов отделался строгим выговором с предупреждением. На карьере Николая Ивановича этот эпизод никак не отразился. В январе 1921 года последовало новое повышение: Ежова назначили комиссаром 2-й базы радиотелеграфных формирований. Но в этой должности он пробыл недолго — лишь до апреля.

В Казани Николай Иванович не ограничивался военной работой. Он был депутатом Казанского Совета рабочих и солдатских депутатов трех созывов и заместителем заведующего агитационно-пропагандистским отделом Кремлевского района Казани. В апреле 1921 года, когда Ежова назначили заведующим этим отделом, он покинул военную службу.

К тому времени наш герой женился на Антонине Алексеевне Титовой, дочери сельского портного. Она родилась в 1897 году в селе Кукмор Казанской губернии. В 1917 году Антонина была студенткой естественного отделения физико-математического факультета Казанского университета, но образование завершить не успела, окунулась в революцию и в 1918 году вступила в партию большевиков. Как и муж, она стала партаппаратчицей, но рангом пониже — работала техническим секретарем одного из райкомов Казани.

Аппаратная работа — вот к чему Николай Иванович чувствовал настоящее призвание. Он был выдающимся бюрократом. Знавшие Ежова по Казани запомнили его исполнительность и безотказность в выполнении любых поручений начальства. Николая Ивановича заметили и начали быстро продвигать вверх по партийной вертикали. В июле 1921-го он стал заведующим агитпропом и заместителем ответственного секретаря Татарского обкома. Но в январе 1922 года Ежов заболел и уехал лечиться в Москву. Здесь в феврале его назначили ответственным секретарем Марийского обкома. Как видно, решили: человек уже работал в Поволжье, в национальном регионе, так что и в проблемах Марийской автономии разберется. А проблемы были — парторганизацию там сотрясали распри между русскими и марийцами. Ежову не удалось погасить конфликт. 15 марта он прибыл в Красно-Кокшайск (ныне Йошкар-Ола), а уже 14 сентября был отозван в отпуск и более в округ не вернулся. Однако неудачу в деле примирения русских и марийских коммунистов ему в вину не поставили.

1 марта 1923 года Оргбюро ЦК рекомендовало Николая Ивановича Ежова ответственным секретарем Семипалатинского губкома. А к октябрю 1925 года он дорос до заместителя ответственного секретаря Казахстанского крайкома. Маленького роста, всего полтора метра, с невыразительной внешностью, Николай Иванович оказался неплохим организатором. Главное же — он всегда держался генеральной сталинской линии и беспощадно боролся со всеми оппозициями.

В 1927 году Ежова взяли на работу в Москву в организационно-распределительный отдел ЦК. Коммунисты Казахстана сохранили о нем самую добрую память. Писатель Юрий Домбровский, прошедший ГУЛАГ и ссылки, встречался в Казахстане с людьми, хорошо знавшими Ежова. Все они отзывались о Николае Ивановиче исключительно тепло. Юрий Иосифович вспоминал: «Три моих следствия из четырех проходили в Алма-Ате… Многие из моих современников, особенно партийцев, с Ежовым сталкивались по работе или лично. Так вот, не было ни одного, который сказал бы о нем плохо. Это был отзывчивый, гуманный, мягкий, тактичный человек… Любое неприятное личное дело он обязательно старался решить келейно, спустить на тормозах… Это общий отзыв. Так неужели все лгали? Ведь разговаривали мы уже после падения «кровавого карлика». Многие его так и называли — «кровавый карлик».

А близко знавший Ежова ссыльный казахский учитель Ажгиреев говорил вдове Бухарина А. М. Лариной: «Что с ним случилось, Анна Михайловна? Говорят, он уже не человек, а зверь! Я дважды писал ему о своей невиновности — ответа нет. А когда-то он отзывался и на любую малозначительную просьбу, всегда чем мог помогал». Но меньше чем за десять лет «добрый человек» превратился в бездушного палача — исполнителя сталинских предначертаний.

Усидчивый бюрократ

Кто из партийных руководителей двигал Ежова наверх, неясно до сих пор. Это мог быть Иван Михайлович Москвин, возглавлявший орграспредотдел ЦК (его помощником Ежов стал в июле 1927 года, а уже в ноябре — заместителем), Лазарь Моисеевич Каганович, секретарь ЦК, ведавший организационными вопросами, или даже сам Сталин. Боюсь, эту загадку мы не разгадаем никогда. Можно с уверенностью сказать лишь одно — заместителем заведующего орграспредотделом ЦК Ежова не назначили бы без прямого одобрения или по инициативе генерального секретаря.

Своему новому начальнику Николай Иванович очень понравился. Москвин говорил о Ежове: «Я не знаю более идеального работника… Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-нибудь, можно не проверять и быть уверенным: он все сделает. У Ежова есть только один, правда, существенный недостаток: не умеет останавливаться… И иногда приходилось следить за ним, чтобы вовремя остановился». Перечисленные качества Ежова Сталину особенно пригодились в эпоху Большого террора. Удалось и вовремя остановить Николая Ивановича — с помощью Берии.

В 1929 году Ежов чуть было не вернулся в Казань. Секретарь Татарского обкома Мендель Маркович Хатаевич, уставший разбирать межнациональные и клановые дрязги, написал в ЦК: «Есть у вас в ЦК крепкий парень, Николай Ежов, он наведет порядок у татар, а я устал и прошу направить меня на другое место». Уже готовы были документы о назначении Ежова главой коммунистов Татарии, но тут подоспела пора сплошной коллективизации, и в декабре 1929-го Николая Ивановича бросили на укрепление Наркомата земледелия — заместителем наркома.

Немного забегая вперед, скажу, что в Казани Ежов все-таки навел порядок, да еще какой! 28 сентября 1938 года, уже будучи наркомом внутренних дел, он издал приказ «О результатах проверки работы рабоче-крестьянской милиции Татарской АССР». Там отмечалось: «Хулиганы-поножовщики в Казани настолько распоясались, что передвижение по городу граждан с наступлением вечера становится опасным. Ряд мест общественного пользования, в частности Ленинский сад, улица Баумана и другие, находятся во власти хулиганов-бандитов… Вместо ареста хулиганов практиковалось наложение штрафов, но даже штрафы не взыскивались… Безнаказанность преступников порождала политический бандитизм (конечно, политический, раз во власти хулиганов оказались улицы и сады со столь революционными названиями! — Б. С.)… Руководство милиции создало в аппарате полную безответственность и безнаказанность… Важнейшие участки работы милиции находятся в состоянии развала». Судьба наркома внутренних дел Татарии капитана госбезопасности Василия Ивановича Михайлова была предрешена. Но арестовали его в январе 1939 года — уже при Берии. А расстреляли 2 февраля 1940-го — всего за два дня до казни Ежова.

Не уцелели в кровавых чистках 1937–1938 годов ни Москвин, ни Хатаевич. Но наивно думать, что их вывели в расход по инициативе «крепкого парня Николая Ежова». Старые большевики, вроде Ивана Михайловича и Менделя Марковича, занимавшие номенклатурные посты такого уровня и не входившие в узкий круг ближайших сторонников Сталина, были обречены. И судьбу их решал, конечно, генеральный