от Радека, чье имя уже прозвучало на процессе. Карл Бернгардович понимал, что следующей жертвой будет он, и спешил «отмежеваться» и предложить свои услуги по разоблачению вчерашних товарищей. Иосиф Виссарионович с удовлетворением писал Кагановичу и Ежову: «Читал письмо Радека на мое имя в связи с процессом троцкистов. Хотя письмо не очень убедительное, предлагаю все же снять пока вопрос об аресте Радека и дать ему напечатать в «Известиях» статью за своей подписью против Троцкого. Статью придется предварительно просмотреть».

В ночь на 20-е Каганович и Ежов информировали Сталина о том, что происходило на суде в утреннем и вечернем заседаниях. В частности, Дрейцен «особенно нападал на Смирнова за попытку последнего замазать свою роль в организации террора.

Рейнгольд целиком подтвердил… показания и уточнил их… Наиболее характерным в его показаниях является: подробное изложение двух вариантов плана захвата власти (двурушничество, террор, военный заговор); подробное сообщение о связи с правыми и о существовании у правых террористических групп (Слепков, Эйсмонт), о которых знали Рыков, Томский и Бухарин; сообщение о существовании запасного центра в составе Радека, Сокольникова, Серебрякова и Пятакова; сообщение о плане уничтожения следов преступления путем истребления как чекистов, знающих что-либо о преступлении, так и своих террористов; сообщение о воровстве государственных средств на нужды организации…

Бакаев… очень подробно и убедительно рассказал об убийстве Кирова и подготовке убийства Сталина в Москве. Особо настаивал на прямой причастности к этому делу Троцкого, Зиновьева, Каменева, Евдокимова. Немного приуменьшал свою роль. Обижался, что они раньше ему не все говорили.

Пикель (Никель Ричард Витальевич — литературный критик, бывший секретарь Зиновьева. — Б. С.) особое внимание уделял самоубийству Богдана, заявив, что фактически они убили Богдана, что покончил самоубийством по настоянию Бакаева. Накануне самоубийства Богдана Бакаев просидел у него всю ночь и заявил ему, что надо либо утром покончить самоубийством самому, либо они его уничтожат сами. Богдан избрал первое предложение Бакаева…

Каменев при передопросах прокурора о правильности фактов, излагаемых подсудимыми, подавляющее большинство их подтверждает. В сравнении с Зиновьевым держится более вызывающе. Пытается рисоваться.

Некоторые подсудимые, и в особенности Рейнгольд, говорили о связях с правыми, называя фамилии Рыкова, Томского, Бухарина, Угланова. Рейнгольд, в частности, показал, что Рыков, Томский, Бухарин знали о существовании террористической группы правых. Это произвело особое впечатление на инкоров. Все инкоры в своих телеграммах специально на этом останавливались, называя это особенно сенсационным показанием».

Ежов предлагал подробнее сказать о реакции зарубежных журналистов на процесс и сообщить, что инкоры не сомневаются в виновности всех подсудимых и, в частности, Троцкого, Зиновьева, Каменева». Но процесс в первую очередь предназначался для «внутреннего потребления», и уделять иностранцам слишком много внимания, по мнению Лазаря Моисеевича, не стоило.

Хотя в Европе по замыслу Сталина процесс тоже должен был вызвать резонанс, но главным образом в местных компартиях, где следовало окончательно разгромить сторонников Троцкого.

Насчет корреспондентов Николай Иванович, как выяснилось позже, слегка преувеличил. Большинство «буржуазных газет» после процесса выражало сильные сомнения в том, что «террористический» заговор Троцкого, Каменева и Зиновьева существовал в действительности. А на последовавшее вскоре требование Советов к правительству Норвегии лишить Троцкого права убежища Осло ответило решительным отказом.

В защиту подсудимых, хотя и очень осторожно, выступил Второй Интернационал. Его руководители Фридрих Адлер и Де Брукер вместе с лидерами Международной федерации профсоюзов Ситрином и Лилиенвельсом 22 августа прислали телеграмму председателю Совнаркома В. М. Молотову: «Мы сожалеем, что в момент, когда мировой рабочий класс объединен в своих чувствах солидарности с испанскими рабочими в их защите демократической республики, в Москве начался крупный политический процесс. Несмотря на то что обвиняемые в этом процессе — Зиновьев и его товарищи — всегда были заклятыми врагами Социалистического Рабочего Интернационала и Международной Федерации Профсоюзов, мы не можем воздержаться от просьбы, чтобы обвиняемым были обеспечены все судебные гарантии, чтобы им было разрешено иметь защитников, совершенно независимых от правительства, чтобы им не были вынесены смертные приговоры и чтобы, во всяком случае, не применялись какие-либо процедуры, исключающие возможность апелляции».

Европейские социалисты были большими чудаками. Их воображение не могло угнаться за темпами развития «реального социализма» в Советском Союзе. Лидеры Второго Интернационала не знали, что независимых от государства адвокатов здесь не осталось. А чтобы не мешать Вышинскому вести главную роль, подсудимые от адвокатов дружно отказались. Да и приговор был предрешен не то что задолго до начала процесса — еще до ареста.

Хотя послание было адресовано Молотову, Вячеслав Михайлович прочел его уже с резолюцией Иосифа Виссарионовича: «Думаю, что надо опубликовать телеграмму Второго Интернационала, сказав в печати, что СНК не считает нужным отвечать, так как приговор — дело Верховного Суда, и там же высмеять и заклеймить в печати подписавших телеграмму мерзавцев, как защитников банды убийц, агентов Гестапо — Троцкого, Зиновьева, Каменева, заклятых врагов рабочего класса».

Приговор по делу «троцкистско-зиновьевской организации», предусматривающий расстрел всех 16 подсудимых, был отправлен на предварительное одобрение Сталина. 23 августа вечером вождь прислал ответ: «Проект приговора по существу правилен, но нуждается в стилистической отшлифовке… Нужно упомянуть в приговоре в отдельном абзаце, что Троцкий и Седов подлежат привлечению к суду, или находятся под судом, или что-либо другое в этом роде. Это имеет большое значение для Европы, как для буржуа, так и для рабочих. Умолчать о Троцком и Седове в приговоре никак нельзя, ибо такое умолчание будет понято таким образом, что прокурор хочет привлечь этих господ, и суд будто бы не согласен с прокурором… Надо бы вычеркнуть заключительные слова «приговор окончательный и обжалованью не подлежит». Эти слова лишние и производят плохое впечатление. Допускать обжалование не следует, но писать об этом в приговоре не умно… Звание Ульриха и членов (Военной коллегии Верховного Суда. — Б. С.) нужно воспроизвести полностью, а насчет Ульриха надо сказать, что он председательствующий не какого-либо неизвестного учреждения, а Военколлегии Верхсуда».

И вопрос об отклонении просьбы о помиловании (а о снисхождении просили все подсудимые, кроме Гольдмана) также решал Сталин. Поздно вечером 24 августа он одобрил предложение Кагановича, Орджоникидзе, Ворошилова и Ежова «отклонить ходатайство и приговор привести в исполнение сегодня ночью».

Сразу после процесса по делу Каменева и Зиновьева, 30 августа, была принята директива ЦК: «В связи с тем, что за последнее время в ряде партийных организаций имели место факты снятия с работы и исключения из партии без ведома и согласия ЦК ВКП(б) назначенных решением ЦК ответственных работников и в особенности директоров предприятий, ЦК разъясняет, что такие действия местных партийных организаций являются неправильными. ЦК обязывает обкомы, крайкомы и ЦК нацкомпартий прекратить