Фуше приподнял не по годам морщинистые веки — а было ему лишь сорок пять! — и внимательно взглянул на круглую наивную физиономию гостя.

— Поиски дорого обойдутся! — сказал он.

— Я заплачу. У меня, кстати, все с собой, — добавил «Натей», доставая из кармана кошелек, сквозь вязаные стенки которого блестели золотые монеты. Дело мне кажется простым, должно хватить? — неожиданно твердо проговорил он, кладя кошелек перед Фуше.

— Простое дело? Какое?

— Узнать, где скрывается этот вор? Во Франции? Тонкие губы изогнулись в гримасе, предназначенной стать улыбкой.

— Ты говоришь, что был с ним знаком, что сам швейцарец. Ты должен был знать, что он поселил в твоей стране жену и детей, хоть и не особенно потом ими интересовался.

— Откуда мне об этом знать? Только лишь потому, что сам я гражданин Гельвеции?[37]

Бывший нантский священник, ставший профессором физики, забросивший религию ради политики, взял в руки кошелек и принялся мять его.

— Потому что Невшатель недалеко от Базеля, а Базель примыкает к великому княжеству Баденскому, которое всего в четырех крошечных лье от Рейнфельдена!

— Там и живет его семья?

— Во всяком случае, в начале года жила именно там, и нет причины, по которой она могла бы переехать в другое место. Что до того, бывает ли там Монгальяр…

Он развел руками, но след был указан, и его можно было считать верным. Лжечасовщик поднялся.

— Что ж, благодарю покорно, гражданин Фуше. Будем считать, что ваши сведения того стоят…

Он замялся, словно не зная, как окончить разговор и откланяться. Тогда Фуше поднялся сам, взял его под руку и вывел в прихожую, где на вешалке старая шуба соседствовала с большим зонтом. И прошептал ему прямо в ухо:

— Большая честь принять вас… господин барон де Батц. Позвольте дать вам еще один совет.

— Какой? — переспросил Батц, более не заботясь о том, чтобы изменить голос.

— Если найдете Монгальяра, убейте его! Этим вы окажете услугу множеству людей.

— Не сомневайтесь! Что до вас, если вам повезет выбраться из этой трудной ситуации, — он обвел взглядом нищенскую обстановку, — мне кажется, вы далеко пойдете!

— Будущее покажет! В добрый путь!

На следующее утро Батц уже скакал к восточным границам.

Девять дней спустя он пересек рейнскую границу в Базеле и, презрев главную городскую гостиницу «Три короля» на берегу реки, отправился дальше, в «Соваж», поближе к необыкновенному собору с кроваво-красными стенами, увенчанными крышей из глянцевой желто-зеленой черепицы. Но выбор его был обусловлен вовсе не близостью к готическому зданию, изобилующему лепниной, изображениями горгулий, статуями и другими украшениями, а к хозяину трактира, Эмманюэлю Вальтеру Мериану, который с самых первых дней эмиграции слыл осведомленнейшим человеком не только во всем кантоне, но и в значительной части Швейцарии, расположенной в долине Рейна. Курьеры графа д'Антрэга, заклятого врага барона, останавливались у него, прибыв из Парижа через Труа или направляясь в Венецию через Люцерн и Сен-Готар. И если Монгальяр служил еще «пауку из Мендризио» или, что было вероятнее всего, работал на себя самого, велики были шансы, что он тоже проезжал через «Соваж». Кроме того, молодые офицеры принца Конде, чьи отряды квартировали в Мюльхайме, охотнее столовались здесь, чем в «Трех королях». Здесь было приятнее! И, возможно, местные вина были лучшего качества…

Батц хорошо знал Мериана. У него было и много друзей в этом горном районе Юра, ставших его единомышленниками. Он некогда частенько заворачивал сюда еще до заключения короля в Тампле, а позже неоднократно присылал сюда своего секретаря и друга Дево… И это свидетельствовало о большом доверии к этому человеку. Мериан много видел и слышал, но был откровенен только с тем, к кому был расположен.

Тяжелый и неповоротливый, он умел скрывать свои чувства, но при их встрече его улыбка и блеск голубых глаз сказали барону больше, чем самая длинная речь:

— Герр барон! Как давно мы не виделись! С тех пор столько всего произошло, что мы уже не знали, молиться ли за вашу душу или ждать вас в гости!

— Как видите, я жив, — произнес Батц, пожимая его руку. — Чего нельзя сказать, к несчастью, о бедняге Дево…

— Погиб?

— Да… 17 июня прошлого года, вместе с той, что была мне бесконечно дорога, и другими друзьями. Упокой господь их души! Найдется у вас комната для меня?

— Конечно. И место за общим столом.

— Нет, бога ради, только не за общим! Мне нужно поговорить с вами лично… но, разумеется, когда вы закончите обслуживать посетителей.

— Договорились. Что желаете на ужин?

— Вот это замечательный вопрос, а то у нас во Франции зима что-то выдалась суровой. Кажется, недалеко отсюда, в Юненге, солдаты рейнской армии под командованием Пишегрю начинают ощущать нехватку хлеба. Как бы тут у вас не случилось набегов…

— Не впервой. Но ведь наша страна ни с кем не воюет. Так что вам подать?

— Сырный суп, сервелат с картошкой и ваш вкуснейший «лекерли»[38]. Вино выберите сами.

Вскоре трактир наполнился веселым гомоном. Из своего окна Батц и вправду увидел солдат в поношенных мундирах и подумал, что в крепости Юненг, чьи ощерившиеся пушками стены встретились ему на пути перед въездом Базель, было, должно быть, немало дыр, не меньше, чем в швейцарском сыре.

Как человек, не ведающий страха и знающий истинную цену простому удовольствию, он насладился обедом, сдобренным веселым невшательским вином, а потом разжег трубку и принялся ждать хозяина.

Мериан появился около десяти часов вечера с бутылкой вишневой водки и парой стаканов. Батц предложил ему место напротив, с другой стороны от очага, а сам подбросил полено в огонь.

— Знаком ли вам некий граф де Монгальяр?

— О да! Если позволите, должен вам сказать, что он мне не особенно по нраву.

— Мне тоже, но у меня на это более веские причины. Мне говорили, что его семья живет неподалеку, в Рейнфельдене.

— Так и есть, но живут они бедновато. Графиня и двое ее детей занимают домишко у Рейна. У мальчиков есть воспитатель, аббат Монте.

— Ничего себе: воспитатель, при том что они едва сводят концы с концами?

— О, графине де Монгальяр не приходится платить ему по той причине, что его никогда не бывает на месте. Он, как хвостик, повсюду следует за ее мужем.

— Об этом я не знал. А скажите, в Рейнфельдене ли Монгальяр?

— Да, он здесь, но в довольно плачевном состоянии.

— Надо же! Но откуда вам это известно?

— Сам видел. Он приезжал сюда около трех недель назад, лежа ничком в экипаже, а аббат Монте, отпустив поводья, гнал что есть силы, требуя врача.