Около двух дюжин домов на Прейри-авеню отвели под меблированные комнаты, сдаваемые в аренду, в некоторых проживало до 45 человек. Особняк маршала Филда стал институтом Гэтлина — больницей, где лечили алкогольную и наркотическую зависимости. Прейри-авеню утратила свой эксклюзивный статус и наполнилась приезжими и обездоленными[136].

К 1920 году пожилые Глесснеры были единственными из первых жителей Прейри-авеню, которые остались в своем доме.

В то время Фрэнсис Глесснер Ли проводила большую часть времени в Бостоне и в «Рокс» и практически не бывала в том доме в Чикаго, который родители приобрели после ее брака с Блеветтом Ли. Дом продали в 1921 году.

Несколько лет, начав в 1920 или 1921 году, Ли управляла антикварной лавкой в Литлтоне вместе со своей старшей дочерью Фрэнсис, которой тогда было чуть за двадцать. Магазин под названием «Белая школа» находился в старом однокомнатном здании школы. Ли и Фрэнсис посещали дилеров и антикварные магазины Новой Англии, разъезжая по Нью-Гэмпширу, Вермонту и Бостону, добираясь даже до Нью-Йорка. Ли выросла в семье, увлекавшейся предметами ручной работы и качественной мебелью, так что у нее был наметанный глаз. Она подыскивала выгодные сделки или вещи, которые можно было почистить и продать с хорошей прибылью.

Ли вела подробные записки о своих конкурентах, составила список, в котором описала предложения, надежность и цены каждого дилера. Антикварные магазины на бостонской Чарльз-стрит, по словам Ли, были «очень сомнительными». Она записывала, если в магазине были «городские цены» (наценка), и отмечала, какие дилеры жульничали («придорожный грабитель» — так охарактеризовала она некоего Дж. Милкеса из Берлингтона). В записи о магазине староанглийского антиквариата в Нью-Йорке просто отмечено: «Подделки».

Когда мать и дочь находили хорошего дилера, надежного, с широким ассортиментом и разумными ценами, Ли подбирала для него кодовое слово, чтобы спокойно обсуждать бизнес в присутствии других дилеров и владельцев магазинов. И. Гуэрин из Пемброка был описан как «обычный; вероятно, честный» и получил кодовое имя «католик», новоанглийский антикварный магазин в Бостоне был зашифрован под названием «Кисть»[137]. «Белая школа» работала, пока в 1928 году Фрэнсис не вышла замуж за адвоката из Чикаго, предпринимателя и начинающего бизнесмена, Мариона Мартина.

В сентябре 1926 года дядя Ли Джордж Глесснер умер в возрасте 81 года. Он был последним братом Джона Джейкоба и работал в Warder, Bushnell, & Glessner, а затем в International Harvester. Бездетный миллионер оставил по завещанию 250 тысяч долларов в наличных и ценных бумагах своей единственной племяннице Фрэнсис Глесснер Ли. Это эквивалентно примерно трем с половиной миллионам долларов нашего времени.

Сын Ли, Джон, учился в Массачусетском технологическом институте и получил диплом магистра в области машиностроения в 1922 году. Он выбрал карьеру в авиационной промышленности и стал конструктором самолетов. В 1926 году Джон женился на однокурснице Перси Максим. Молодожены поселились на родине Перси, в Коннектикуте, где Джон работал в United Aircraft Corporation.

В следующем, 1927 году младшая дочь Марта Ли вышла замуж за Чарльза Фостера Батчелдера, инженера из Гарварда, которого Джордж Глесснер нанял для реконструкции резервуара с водой в поместье «Рокс». Батчелдеры обосновались в штате Мэн.

Когда дети успешно зажили собственной жизнью, Ли потребовалось место, где она могла бы остановиться в Чикаго, когда навещала родителей или занималась делами в городе. В 1928 году она купила 12-комнатную квартиру в современном здании на Лейк-Шор-драйв за 55 тысяч долларов (около 800 тысяч долларов в наше время).

В начале января 1929 года Джордж Глесснер, брат Ли, почувствовал себя плохо: боль в нижней части живота, жар и общее недомогание. Ему поставили диагноз «острый аппендицит» и положили в больницу в Конкорде. Операция по удалению воспаленного аппендикса прошла успешно, но в период реабилитации у Джорджа началась пневмония, и он умер. Ему было 57 лет.

Период после смерти брата был очень тяжелым для Ли. Она оказалась еще дальше от своей семьи. Сын и дочери выросли и завели собственных детей. Ей было нечем занять себя после закрытия «Белой школы». Уход настолько близкого человека часто приводит к размышлениям о смерти, о том, что мы оставим после себя, покинув мирскую обитель. Ли погрузилась в меланхолию, страдала от одиночества и неприкаянности.

Вдобавок ей пришлось отправиться в Бостон для лечения в Центральной больнице Массачусетса. Чем она болела, неизвестно, но некая хирургическая процедура потребовала длительного восстановления в «Филипс-Хаус», больничном отделении класса люкс[138]. Во время своего открытия в 1917 году восьмиэтажный «Филипс-Хаус» был передовым проектом. Богатые люди не хотели жить в общих палатах, принятых в то время, предпочитая проходить процедуры на дому, в арендованных помещениях, предлагающих услуги медсестер, или в номерах отелей. В таком, например, Ли удалили миндалины. Но с тех пор медицинский уход сильно изменился. Если пациенты могли себе позволить определенные траты, им больше не приходилось стерилизовать хирургические инструменты на кухонных плитах. Теперь клиники предлагали новейшие услуги анестезии, асептической хирургии и современных технологий. В «Филипс-Хаус» были со вкусом обставленные палаты. Огражденная крыша и веранда на северной стороне здания позволяли пациентам наслаждаться солнцем и свежим воздухом во время лечения.

Пятидесятипятилетняя Ли провела в клинике много времени в 1929 году. По совпадению ее старый друг Джордж Берджесс Маграт был госпитализирован в «Филипс-Хаус» примерно в то же время. Она не могла предвидеть, что время реабилитации, проведенное в компании Маграта, окажется поворотным моментом в ее жизни и приведет к созданию труда, который станет ее наследием.

Судмедэксперт страдал от тяжелой инфекции и воспаления, поразившего обе его кисти. Это было следствием проблем с кровообращением, вызванных отказом печени, постоянным воздействием формальдегида и сильных дезинфицирующих средств. Джордж уже в третий раз попадал в «Филипс-Хаус» из-за своих искалеченных рук. Ситуация была очень тяжелой и могла привести к ампутации.

Ли и Маграт восстановили свою дружбу в те дни. Они проводили бесконечные часы, навещая друг друга и беседуя, часто сидя вместе в креслах-качалках на веранде с видом на реку Чарльз. Они вспоминали давно прошедшие дни: «Рокс», Всемирную выставку 1893 года, истории их молодости. Говорили о музыке, живописи и литературе, а еще — о судебно-медицинской карьере Маграта. Мир Джорджа казался Ли бесконечно завораживающим. Его истории были гораздо интереснее, чем обычные беседы женщин ее социального круга. Маграт был увлечен важными, значительными темами: жизнью и смертью, преступлением и справедливостью. Ли знала, что мир был несправедлив и часто жесток. Маграт помогал находить порядок в хаосе, помогал дать ответ на самый мучительный для человека вопрос: почему мы умираем.