– Отойди, прошу… – пробормотала Анна. – Ну а что случится, если не отойду? – (Либ выжидала.) – Боится воды. Нельзя трогать. Только пусть пляшет… – Девочка расплылась в улыбке: – Огонь!

– Отлично, – сказала Либ.

Этот день тянулся долго. Не так, как бывает в тишине затянувшегося ночного дежурства, то была скука, прерываемая постоянными вмешательствами. Дважды стучали во входную дверь, и Либ вся сжималась. Громкий разговор на пороге, потом в комнату Анны врывается Розалин О’Доннелл, чтобы объявить, что, согласно указанию доктора Макбрэрти, ей пришлось отправить восвояси посетителей. В первый раз полдесятка важных гостей из Франции, а потом группу с мыса Доброй Надежды, только подумайте! Эти добрые люди узнали про Анну в Корке или Белфасте и прибыли на поезде и в экипаже, потому что не могли помыслить уехать из страны, не познакомившись с ней. Они умоляют, чтобы миссис О’Доннелл передала Анне этот букет, эти поучительные книги, их горячие приветы и сожаление, что им отказано хоть глазком посмотреть на чудесную маленькую девочку.

Когда постучали в третий раз, Либ написала объявление и попросила хозяйку приклеить его на входную дверь.

Негромко фыркнув, Розалин взяла листок.

Продолжая вязать носок, Анна, казалось, не обращала внимания на происходящее. Либ подумала, что она проводит свой день как любая девочка – читает, шьет, ставит подаренные цветы в высокий кувшин, – с той разницей, что ничего не ест.

Делает вид, будто не ест, поправила себя Либ, раздосадованная тем, что хоть на миг поверила этой лжи. Однако следовало признать, что во время дежурства Либ девочка не брала в рот ни крошки. Даже если в ночь понедельника монахиня заснула и Анна успела что-то перехватить, сейчас день среды, третьи сутки для Анны без пищи.

У Либ застучало в висках, ибо ее осенило: если строгий надзор не дает Анне доставать еду прежними методами, то девочка начнет по-настоящему страдать. Может ли надзор оказать обратное действие и превратить ложь О’Доннеллов в правду?

Из кухни то и дело доносились глухие удары и всплески – прислуга сбивала масло на старинной маслобойке. При этом она что-то бормотала себе под нос.

– Это гимн? – спросила Либ у девочки.

Анна покачала головой:

– Китти надо заговорить масло, чтобы получилось. – И она напела песенку:

Что происходит в голове у девочки, когда она думает о масле и торте, размышляла Либ.

Уставившись на голубую жилку на тыльной стороне ладони Анны, она вспомнила о странной теории реабсорбции крови, упомянутой Макбрэрти.

– Думаю, у тебя еще нет менструаций? – тихо спросила Либ.

У Анны был непонимающий вид.

Как это называют ирландки?

– Месячных? У тебя были кровотечения?

– Несколько раз, – ответила Анна с прояснившимся лицом.

– Правда? – Либ была поражена.

– У меня во рту.

– О-о…

Неужели девочка одиннадцати лет может быть настолько наивной, что не знает о превращении в женщину?

Анна с готовностью засунула палец в рот, а когда вынула, кончик его был красным.

Либ корила себя за то, что внимательно не осмотрела десны девочки в первый же день.

– На минутку открой рот пошире. – Да, десны были рыхлыми, местами розовато-лиловыми. Она ухватилась за резец и подергала – немного качается? – Вот тебе еще одна загадка, – сказала Либ, чтобы разрядить обстановку.

– Зубы! – невнятно вскрикнула Анна.

– Правильно. – Либ вытерла руку о фартук.

Она сразу поняла, что должна предупредить девочку, даже если это не входит в ее обязанности медсестры.

– Анна, мне кажется, ты страдаешь болезнью, характерной для долгих морских путешествий, когда люди плохо питаются.

Девочка слушала, наклонив голову, словно это был какой-то рассказ.

– Я здорова, – ответила она.

Либ скрестила на груди руки:

– На мой просвещенный взгляд, вовсе нет.

Анна только улыбнулась.

На Либ накатил приступ ярости. Вступать в эту ужасную игру девочке, обделенной здоровьем…

Китти внесла поднос с обедом для сиделки, впустив из кухни облако густого дыма.

– Неужели надо всегда топить камин, – спросила Либ, – даже в такой теплый день?

– Дым высушивает солому и сохраняет древесину, – указывая на низкий потолок, ответила горничная. – Если не зажигать очаг, дом скоро рухнет.

Либ не собиралась спорить с ней. Существует ли хоть какая-то сторона жизни, на которую это создание не смотрит сквозь мутную призму предрассудков?

Сегодня обед состоял из трех крошечных рыбешек под названием плотва, которых хозяин выловил в озере. Почти безвкусные, но, по крайней мере, замена овсу. Мелкие рыбьи косточки Либ положила на край тарелки.

Проходили часы. Либ пыталась читать роман, но все время теряла нить повествования. Анна выпила две ложки воды и выделила немного мочи. Пока никаких явных доказательств. На несколько минут зарядил дождь, по маленькому оконцу стекали дождевые капли. Когда прояснилось, Либ захотелось прогуляться, но она опасалась, что в любой момент в переулке могут показаться энергичные просители, жаждущие хоть на миг увидеть Анну.

Девочка вынимала из книг свои священные карточки, нашептывая каждой из них милую чепуху.

– Прости меня, пожалуйста, за подсвечник, – проговорила Либ. – Я такая неловкая, и вообще не стоило вынимать его из шкатулки.

– Я вас прощаю, – ответила Анна.

Либ не могла припомнить, чтобы кто-нибудь говорил ей подобные слова и столь официально.

– Знаю, он тебе нравился. Тебе ведь на первое причастие его подарили, верно?

Девочка достала из ящичка куски подсвечника и погладила трещину в месте соединения двух фарфоровых частей.

– Лучше не слишком привязываться к вещам.

Этот тон самоотречения привел Либ в уныние. Разве дети по своей природе не стараются все ухватить, изведать все жизненные удовольствия? Она припомнила слова молитвы: «…изгнанные чада Евы».