Доехали мы до Качалина, нас остановили, приказ: «Назад ни шагу!» — «Мы не знаем!» — «А вот мы вам даем приказ! Переходите обратно на правую сторону Дона и сражайтесь с противником! На вас надеется народ. Вы защитники, вот и идите защищайте!» Мы опять перешли на правую сторону Дона и шли вперед, правее Голубинской, мы-то не знали, а командира роты уже предупредили, что такие-то дивизии в окружении находятся. От Голубинки от Качалина где-то 20 км. Пошли мы, нас тут уже провожали и «мессершмитты», и румынские истребители — как наш У-2, похож на «кукурузник», но он верткий и быстрый. Всю дорогу нас обстреливали, а мы все не останавливались и шли, дошли до своего назначения, остановились, заняли оборону.

Пришла и наша пулеметная рота, и соединили наши две роты, стал командир пулеметной роты управлять всеми, и наша часть попала к нему, а наш командир роты Барсуков — так и управлял нашим минометом, а миномет был 82-мм один, и четыре ротных — на лопатку солдатскую упирается, маленький миномет, с ладошку — минки.

Перестрелка у нас была очень долгая, и только 16-го немец пошел по-настоящему в наступление и нас сломал, а то мы стояли упорно, и наши окруженцы, они немецкие войска отвлекали на себя, и бои даже вели. Мы отсюда, а они оттуда. Там несколько было дивизий, по-моему, кто оттуда смог выйти, нам не сообщали, там связи вообще не было. В общем, мы вели с немцами перестрелку настоящую, потом уже немец подтянул все свои войска, которые еще с Харькова плелись, в кучу, и ударил, я почему помню, что 16-го, потому что меня же контузило 17-го — я запомнил на всю жизнь.

Прорвалась какая-то группа немцев, они же были от нас полкилометра всего где-то — их передовая, потом наша передовая. Они появились над нами, недалеко. Командир роты: «Надо сменить огневую позицию, чтоб они не знали, где мы стоим». Ну, я дал команду. Расчет был не полностью — схватили кто ствол, кто лафет, кто лотки, а я подскочил — мне осталась плита — я дерг-дерг — засосало ее. Потом крикнул санитарке Маше: «Иди, пожалуйста, помоги мне выдернуть плиту!» Она подскочила и мы вдвоем раз-два, и ее выдернули. Я ее накинул на себя и пошел в сторону, куда сказал командир роты. Тут они уже поднялись на эту высоту и открыли по мне огонь. Их группа, какие-то разведчики, небольшая группа. Открыли огонь — и я слышал, как эти пули по плите дзынь-дзынь, и я почувствовал, что плиту пуля не берет, я добежал до новой огневой позиции.

Командир роты, еще огня не было, артиллерийский огонь еще немец не применял, позвал меня к себе на КП. Миномет у нас был внизу, а он на верху, к нему вел ход сообщения. Я к нему поднялся… У нас была немецкая каска — не такая как наша, а мы же молодежь, и вечерами в балке в футбол этой каской гоняли. Потом он меня к себе позвал, а мою каску, она лежала около миномета на бруствере, ее осколком разрубило, а он зовет: «Ко мне быстро!» Я крутился, что ж мне надеть на голову? Я схватил эту немецкую каску, на себя раз и к нему. Бегу по ходу сообщения, что такое — он пистолетом за мной водит. Я думаю: «Да твою мать!» и вспомнил про эту каску. — «Товарищ старший лейтенант, ты чего?» — «Мищенко, ты? Да закинь ты эту каску сейчас же!» Я ее раз — и выкинул. Он: «На бинокль — смотри!» А там впереди занимали оборону с нашей роты часть, с пулеметной роты, еще какие-то были, ну метров сто цепь примерно. Их не видно было, они окопанные, он мне указал.

Немцы уже пошли в наступление, цепь у них далеко и длиннее. У наших — метров сто, а у тех — метров пятьсот. Немцы цепью прямо шли, с касками, с автоматами. А наши — с винтовками, автоматов не было, а может, и был у кого, но в основном с винтовками. И он: «Вот гляди, сейчас наши поднимутся в штыковой бой! Чтоб ты видел!» И точно, немцы подошли вплотную — наши поднимаются, конечно, нам «Ура!» не слышно, а, видно, как поднялись с винтовками, а те как с автоматов резанут, они очередями наших положили. Но и у немцев осталась разрезанной эта цепь, наши тоже побили их.

Командир роты и говорит: «Запомни на всю жизнь, если сам жив останешься, отдали свои жизни в бою наши солдаты на Калачевской земле».

Когда я спустился к себе, немецкая артиллерия открыла огонь, и вскоре прямое попадание прямо в миномет мой, его раскидало. Ребята, кто подальше от миномета был, остались живы, двое или трое, а остальных все же прибило. Я вернулся к командиру роты: «Что теперь?» Молча достает из вещмешка две гранаты Ф-1: «Тебе — одну, а мне — вторую. Вот с этой гранатой с окружения выйдешь. Его нам не миновать, потому что немцы пошли и справа, и слева, мы в мешке. Бери с собой любого солдата, и отходим». Но знайте, что есть приказ: «Назад ни шагу!», а заградотряд, говорит, ты сам их видал, уже стоит за нами.

Нас никто не остановил. Мы прошли прямо к Дону по направлению, а танки левей нас уже опережают, и к Дону. А справа пехота цепью немецкая. Потом стало темнеть, мы расположились отдохнуть, чтоб в ночь не наткнуться на немцев, вдвоем мы были. Сидим, двое появляются, такие большие фигуры, один пониже, поплотней, другой повыше, стройный — это немцы, думаю, они обычно здоровей все наших и выше. Они идут по направлению к нам, я как заору: «Стой! Кто идет? Руки вверх!» Они остановились и руки вверх подняли — мы к ним подскочили, а увидали, что русские гимнастерки, пилотки, разу руки опустили и спрашивают: «Ну мы че, в окружении?» Я: «Да не знаю, но наши из-за Дона бьют дальнобойные, и снаряды рвутся около нас, наверное, по немцам бьют и по нам достают». Полковник, немного пониже который, четыре шпалы, планшет раскинул, посмотрел. А тот, что повыше и поплотней и как-то прячется, не показывает свою личность. Ну, не сказать что прячется, вроде, а старается не показать свое лицо, отворачивается. Я понял, что это генерал, я мельком заметил, что у него на петлице два ромба, тогда у генералов были.

Посмотрели они карту и поворачивают, чтоб через балку идти, мы за ними, а они нам: «Вы не ходите за нами!» — «А как же не ходить? Вы же командиры — вы нас должны вывести!» — «Нет, ваши командиры, вы знаете, где, а наши солдаты — там, вот мы к ним и идем!» Наверное, они сбрехали, а может, и правда. Пошли, наткнулись на связь немецкую у них на пути, они связь ножом перерезали. Балку перешли, а мы не отстаем, они вроде недовольные, но куда деваться, и только балку перешли: «Стой! Кто идет? Руки вверх!» Они подымают и мы поднялись. Подскочил лейтенант и два солдата с автоматами и гвардейскими значками. Я сразу понял, что это, наверное, 33-я гвардейская, она по соседству там у нас была.

Им указали дорогу на переправу в Качалино, а на нас глянули: «Минометчики нам нужны! Пойдете?» — «Да как же мы пойдем? Мы ж должны встретится с командиром роты на мосту у Качалино. Он придет, а нас не будет — потом неприятностей не оберешься!» — «Да вы теперь о командире роты забудьте! Где он остался? Он уже в окружении. Забудьте! А вы попадете к заградотряду и будете тогда воевать под своим автоматом! Вот мы вас берем — так идите, а то…» В общем, припугнули нас. Повели они нас — ночь, там с полкилометра. Привели — группа лежит с 10–15 человек — накрытые, кто палаткой, кто шинелью — все спят наповал. Лейтенант указал: «Тут ложитесь, к вам утром подойдут и укажут вам командира отделения, будет знать и воевать с нами». Мы там и легли на том месте. Не успели задремать, по нам начали стрелять. Рядом балка — и они в балку, мы только голову подняли, то кучка была, а то уже кучки той нет, все в балку! Мы выскакиваем — и за ними! Оказывается, они уже были под прицелом немца, их группа 33-й стрелковой гвардейской дивизии была где-то 20 человек.