– Я не намерен сражаться с собственной женой, чтоб затянуть ее в постель, – сказал однажды Эдвард разочарованным, полным обиды голосом.

А я рыдала, уткнувшись в подушку, громко и безутешно. Мы пытались каким-нибудь способом разрешить эту проблему – вели долгие разговоры.

– Дарья, – говорил Эдвард, глядя мне в глаза, – я последний человек, который хотел бы причинить тебе вред….

Но все это было в самом начале нашей семейной жизни. Потом он уже жаждал причинить мне боль вполне сознательно, желал намеренно задеть меня, унизить, хотел, чтобы мне было плохо. Или, иначе говоря, он хотел, чтобы мы оба страдали, потому что считал, что я умышленно отвергаю его.

Даже угрожал:

– Если мы не можем жить вдвоем, будем жить втроем.

После возвращения из отпуска я жила в постоянном напряжении, как будто предчувствовала, что на этом наша игра не закончится, что это только начало. Я не задавала никаких вопросов, но, когда Эдвард возвращался домой позже обычного, не могла не задумываться над тем, откуда он возвращается. Однажды за ужином совершенно неожиданно, глядя на меня в упор, он сказал:

– Дама с камелиями использовала дюжину носовых платков при прощании…

– Да? – ответила я, внешне сохраняя спокойствие. – А где это ты с ней прощался?

– В ее постели.

– И как было?

– Лучше, чем в предыдущий раз.

– А в предыдущий раз тоже была она?

– Нет.

Таким вот образом Эдвард давал понять, что постоянно мне изменяет. Конечно, это меня задевало, но все же где-то в глубине души я чувствовала удовлетворение. Тенью пронеслась мысль, что так нам обоим будет легче.

С той поры начались контролируемые с моей стороны романы моего мужа. Я бдительно следила за тем, чтобы ни одна из постельных связей моего мужа не затягивалась надолго. После нескольких месяцев я начинала поиски новых претенденток. Мое первоначальное мнение изменилось. Теперь я уже хотела знать, кем является его очередная пассия. «Будь начеку», – предостерегал меня внутренний голос, но я была настолько уверена в себе, что оставалась глухой к подобного рода предостережениям. Всю правду знала только я одна, наши общие знакомые поглядывали на меня с сочувствием. Бедняжка, думали они, наверно, он ей постоянно изменяет, играя при этом роль нежного супруга. Но все было с точностью до наоборот – Эдвард играл перед ними, в то время как я вела свою партию. Пара чудовищ… Возможно и так, но благодаря этому мы прекрасно развлекались. Взаимопонимание кончалось там, где начинались наши собственные проблемы. Временами Эдвард становился груб. Ему казалось, что он сумеет силой преодолеть мое сопротивление. Он желал меня и, когда спал с другими женщинами, видел меня, тосковал по мне в чужих объятиях. Я осознавала это и чувствовала себя в безопасности. Когда его взгляд становился настойчивым, я уже знала, что ночью он придет ко мне в комнату. Прежде чем лечь, я надолго закрывалась в ванной и, встав перед зеркалом, всячески тянула время, намеренно затягивая свой вечерний туалет. Рано или поздно надо было выходить. Каждый раз Эдвард думал только о том, чтоб покорить, унизить и лишить меня воли. Я видела над собой его налитое кровью лицо, отталкивающее и чужое. «Сними ночную сорочку!» Это было выше моих сил, и в конце концов он срывал ее с меня. Со стороны наша возня могла напоминать борьбу. Это и была борьба…

Эдвард судорожно искал выход из создавшегося положения. Его осенила идея – нам необходимо посоветоваться с сексопатологом. Я долго упиралась, но он все-таки затащил меня к врачу. И понеслось: начались все эти глупые вопросы, допытывания. «Пробовали вы применять коленно-локтевую позицию?» и т. д.

В конце концов Эдвард сам понял, что все это не имеет смысла. Но все же предпринял еще одну попытку – отвел меня к одной, по его мнению, мудрой бабе – врачихе, которая написала книжку, что-то вроде справочника по сексу. В свое время ее книга стала бестселлером. Сама докторша вела себя, прямо скажем, фривольно: на встречу со мной явилась в кроссовках с носочками до щиколоток, совсем как пионерка. С ходу констатировала, что не только у меня подобные проблемы. Мол, в Польше все сексуально отсталые по сравнению с Западом, причем на целое столетие.

– Мы в этом смысле находимся в девятнадцатом веке, – говорила она, – это если речь идет о ментальности. А в сфере любовных игр у нас, скорее всего, каменный век – сунул, плюнул и готово. А физическая любовь – это игра на самых тонких инструментах.

Тогда я подумала: «Наконец-то у меня появился кто-то, с кем я смогу говорить на одном языке». Она велела в подробностях рассказать о моей жизни, а потом подытожила:

– Ваши проблемы заключаются в том, что вы имеете у себя перед глазами образ кастрированного мужчины. А у кастратов не бывает эрекции! Я имею в виду ваших отца и деда! Идеал мужчины, как правило, всегда берет свое начало из семьи. Вот почему многие мальчики, которых воспитывает только мать, становятся гомосексуалистами – у них нет правильного примера!

– Нет-нет, – попыталась возразить я. – Скорее всего, дело в том, что мой дед был сотрудником госбезопасности, а отец сражался в Армии Крайовой… Просто я не знаю, кто я такая. Столько миров, и все они разные. Не пойму, который из них мой.

– Вы ошибаетесь. Здесь все дело в том, что вы цените и уважаете мужчину в штанах. Как только он их снимает, то становится в ваших глазах смешным и одновременно грозным. Как те двое, которых вывели в нижнем белье на смерть. Они погибли в неподобающем для такой минуты виде. А кто носил штаны в то время, когда вы подрастали? Этот ваш батюшка. Бабушка, совсем еще молодая женщина, никогда не лицезрела батюшку в кальсонах. И это вам запомнилось. Вы ищете возвышенной любви! По-вашему, секс – это грязно.

То, что она говорила, было чистой воды пустословием, но отчасти она была права. Бабушке, когда она попала в приходский дом, было всего тридцать лет. После смерти деда она не жила ни с одним мужчиной. Она жила рядом с мужчиной. И я так хотела – хотела жить со своим мужем, но не вместе, а рядом. Если бы Эдвард позволил мне это, я была бы просто счастлива.

Иза показала мне свой дневник, в котором описала нашу первую встречу.

Это была невысокая дама. Я именно так и подумала – невысокая дама, а не женщина или заключенная. У нее были пушистые рыжеватые волосы, в которых ее лицо почти терялось. Были видны только огромные лучистые глаза зеленого цвета.

Первое, на что я обратила внимание, были глаза Изы, вот и она пишет, что на моем лице сильнее всего выделялись глаза. Это не может быть случайностью, слишком уж много этих случайностей. Мы нашли друг друга… Более интересный отрывок.

Она была все в той же тиковой робе, только волосы были уже не так растрепаны – Дарья стянула их на затылке обрывком шерстяной пряжи. Из-за этой прически открылось ее треугольное лицо и чуть оттопыренные уши. Нельзя ей так причесываться, подумала я. Но уже в следующий момент мне пришла в голову совсем другая мысль: люди остаются голыми, снимая одежду, а я смотрела на ее обнаженное лицо. В этом было что-то постыдное, будто я подглядывала за ней. Таким лицо женщины имеет право видеть только мужчина наутро после ночи любви. Ее слегка припухшие со сна веки и утомленные губы. Чуть капризный рот с опущенными уголками губ…