ничего не хотели знать: отчитают и спешат домой. А Елена думала с их помощью оживить внеклассную работу, занять учеников в предметных кружках, создать художественную самодеятельность.

Этой осенью в школу пришли выпускники вузов. И ребята потянулись к молодым учителям, хотя, оставаясь верными себе, не преминули наделить их своими кличками. Клички эти — иногда бессмысленные, но в большей своей части точные и меткие — порой сопровождают педагога до конца его дней, передаваясь из поколения в поколение горластого и беспокойного племени учеников. Так уже исстари ведется. И крутоярские мальчишки не были исключением.

Ее вот тоже называют комиссаршей, хотя давно не ходит в шинели и буденовке, не носит сапог.

Она знает клички всех педагогов, так же, как знают их сами учителя.

Физика, например, зовут Индюком. Филипп Макарович Дыкин действительно чем-то напоминал индюка. Он лысел и, чтоб скрыть это, брил маленькую голову, покоившуюся на длинной, малоподвижной шее. Его крупный нос в минуты гнева предательски краснел, усиливая сходство с птицей, чье имя дали ему мальчишки.

Елене нравились его аккуратность, требовательность, хорошее знание предмета. Но кое-что в нем не одобряла, и прежде всего замкнутость, стремление уйти от жизни коллектива, его отношение к работе не более как к службе.

— Вы, Елена Алексеевна, — говорил он вкрадчиво, — достойны лучшей участи. И я дума...

— Не вы ли тот, кто может осчастливить? — насмешливо оборвала она своего собеседника на полуслове.

Он сразу же умолк. В близко поставленных к переносице глазах на миг промелькнул лихорадочный блеск.

— Простите, — сказал с достоинством.

Так Елена и не узнала, какая буря бушевала в душе этого умеющего скрывать свои истинные чувства человека. Восприняв его извинение как искреннее раскаяние, она попыталась смягчить ту резкость, которую допустила по отношению к нему:

— И вы, Филипп Макарович, извините мою несдержанность. Но вы виноваты сами. Мне кажется, я не давала повода так разговаривать со мной.

Она недвусмысленно указала границы дозволенного, дала понять, что между ними, кроме чисто служебных отношений, ничего не может быть общего.

С начала учебного года школа перешла на бригадный метод обучения. У Елены появилось очень много непредвиденных хлопот: и чисто хозяйственных — надо было заменить ученические парты столами, — и связанных с перестройкой методики преподавания.

Елена сидела за своим столом, просматривала тетради с диктантом, хмурилась. Филипп Макарович, как всегда выбритый и аккуратный, листал классный журнал. Преподаватель естествознания Вера Ивановна, или Верочка, как ее называли в коллективе учителей, прихорашивалась перед уроком, глядя в маленькое зеркальце.

— Опять то же, — сердито проговорила Елена.

— Вы о чем, Елена Алексеевна? — повернулась к ней Верочка.

— Одни и те же ошибки. Просто ума можно лишиться!

— Последнее слово педагогики, — развел руками Филипп Макарович. — Коллективные знания...

— Это ужасно, — заговорила Верочка, — объяснять тему и видеть перед собой затылки и спины. Ощущение такое, будто обращаешься к стенке. Да-да. К глухой стенке.

— Очевидно, надо писать, — сказала Елена. — Писать в наркомат.

— Зачем? — спросил Филипп Макарович.

— Но ведь так нельзя оставлять. К голосу практиков должны прислушиваться.

— Извините, Елена Алексеевна, — тонко усмехнулся Филипп Макарович, — но вас нетрудно уличить в непоследовательности.

— Что вы имеете в виду?

— Дух эпохи. Культ коллективизма, везде и во всем, от коллективных хозяйств до коллективной мысли.

— Коллективизм — кредо нашей партии, величайшее ее завоевание, — сказала Елена. — Но я не вижу связи между этим и вашим обвинением.

— О, я никого не обвиняю, — поспешил заверить Филипп Макарович. — Но если вы, Елена Алексеевна, полностью одобряете коллективизацию сельского хозяйства, если вас не смущает тезис о коллективной мысли, если это ваше кредо, почему же отвергаете коллективные начала в школе? Почему возмущаетесь? Нелогично.

Елена быстро взглянула на него.

— А вас устраивает бригадное обучение?

— Меня устраивают указания, исходящие из вышестоящих инстанций.

— И вам безразлично — идут эти указания на пользу дела или во вред? — допытывалась Елена.

Таких разговоров Филипп Макарович старался избегать. Но вопрос был поставлен, и нужно было как-то ответить.

— Я педагог, — сказал он, давая понять, что не имеет никакого желания продолжать дискуссию. — Только педагог.

— Коллега предоставляет право воевать вам, Елена Алексеевна, — насмешливо заговорила Верочка, — а сам предпочитает оставаться в стороне.

— Законов физики не переиначили никакие мировые потрясения, — назидательно произнес Филипп Макарович. — Ни одного слова не изменилось в знаменитых определениях Ома, Гальвани, Ньютона... со времен их гениальных открытий.

— Величайшее открытие человечества — нотная грамота — тоже не претерпело изменений, — возразила Елена, — и тем не менее сейчас не обучают ребят положенному на ноты церковному песнопению. Дело не только в том, что преподавать, но и как преподавать, какое содержание вкладывать в ту или иную форму.

— Может, может быть, — пожал плечами Филипп Макарович, оставаясь при своем мнении, но явно ретируясь.

— Нам, большевикам, не безразлично это, — продолжала Елена, — как не безразлично правящим классам буржуазных стран. Наука никогда не была аполитичной.

— Может быть, — снова повторил Филипп Макарович.

— Это ведь истина, — продолжала свою мысль Елена. — Химия, например, является несомненным благом и в то же время может оказаться самым большим злом. Все зависит от того, кому она служит, как ее применять. Формула динамита как химического вещества во всех странах неизменна. Но одни используют динамит для облегчения труда людей, другие — для того, чтобы уничтожать людей.

Конец разговору положил звонок, зовущий на урок. Елена поднялась, собрала тетради, сказала:

— Эксперименты и поиски, конечно, нужны. Но когда дело касается детей...

Она шла в класс и думала о том, что не переставало ее волновать. Нет, она все-таки напишет в наркомат. Ведь новый метод обучения в школах оказался типичным левым уклоном. Отмели все старое, лишь бы отмести. А что создали? Все это нужно было проверить на опыте одной школы, ну, в крайнем случае, на опыте школ какого-то одного района.

Возле шестого класса она остановилась, поправила прическу и открыла дверь.

13

С горем пополам отсеялась артель, созданная в последние дни перед осенними полевыми работами. Всего пятнадцать хозяйств записалось в нее — самых неимущих, которым и податься-то некуда. Спасибо, Маркел поддержал: четверик коней привел, весь свой инвентарь отдал. Остальные сволокли, что имели: мыршавых лошаденок,