Касалья встал.

— Почему вы все считаете меня таким глупцом? — спросил он. — Клянусь тебе, англичанин, я узнаю, куда вы шли!

Он повернулся к стражникам.

— Отведите его вниз.

Хантера погнали прочь с палубы. Когда его вели вниз по узкому трапу, он успел заметить «Кассандру». Шлюп стоял на якоре в нескольких ярдах от военного корабля.

Шлюп «Кассандра» был, по сути, совсем небольшим судном с единственной верхней палубой, открытой всем стихиям, и небольшими отсеками для хранения грузов, протянувшимися от носа до кормы. После захвата солдаты и призовая команда обыскали эти отсеки. Они нашли все припасы и особые приспособления, которые так озадачили Касалью.

Солдаты, наводнившие шлюп, обшарили его с величайшей тщательностью. Они даже заглянули в кормовой и носовой люки, ведущие к кильсону.[2]Испанцы посветили туда фонарями, увидели воду, доходящую почти до самой палубы, и поязвили насчет лени пиратов, которые даже собственный трюм осушить не могут.

Когда «Кассандра» зашла в бухту и встала на якорь в тени военного корабля, призовая команда — десять матросов — несколько часов пила и хохотала при свете факелов. Наконец, в ранний предрассветный час, они уснули, устроившись прямо на одеялах, расстеленных на палубе, ибо ночной воздух был теплым. Сон их оказался тяжелым из-за выпитого рома. Невзирая на полученный приказ, часового испанцы не поставили, сочтя, что военный корабль, расположенный рядом, уже сам по себе — достаточная защита.

Поэтому ни один из испанских моряков, лежащих на палубе, не услышал негромкого бульканья в трюмном отсеке и не увидел, как из маслянистой, зловонной воды выбрался какой-то человек, державший во рту стебель тростника.

Сансон, дрожащий от холода, просидел все это время рядом с мешком из промасленной кожи, в котором лежали драгоценные гренадос. Ни его, ни мешок никто не заметил. Теперь же он едва сумел высунуть голову из воды и тут же стукнулся макушкой о доски палубы. В трюме было темно, хоть глаз выколи, и совершенно невозможно сориентироваться. Сансон прижался спиной к корпусу и по его изгибу решил, что находится у левого борта. Он медленно, тихо двинулся к осевой линии. Потом француз беспредельно осторожно принялся пробираться к носу. Он крался, пока не ударился легонько головой о прямоугольное углубление, обратную сторону кормового люка. Подняв голову, Сансон увидел свет, пробивавшийся сквозь щели между досками крышки. В небе горели звезды. Не слышно было ни звука, кроме храпа моряков.

Сансон задержал дыхание и на несколько дюймов приподнял крышку люка. Стала видна палуба. Сансон обнаружил, что смотрит прямо в лицо какому-то моряку, спящему в каком-нибудь футе от него. Испанец громко храпел.

Сансон опустил крышку и двинулся через трюм. Ему потребовалась почти четверть часа, чтобы, лежа на спине и цепляясь о доски палубы, одолеть пятьдесят футов, отделяющих носовой люк «Кассандры» от кормового. Он поднял крышку кормового люка и снова огляделся. В пределах десяти футов никого не было.

Сансон медленно, осторожно снял крышку люка, положил ее на палубу, выбрался из воды и встал, дыша свежим ночным воздухом. Он промок насквозь. Бриз был холодным, но Сансон не обращал на это ни малейшего внимания. Ум его был занят лишь одним — призовой командой, спящей на палубе.

Француз насчитал десять человек. Он решил, что так примерно и должно было быть. «Кассандрой» могли бы управлять три человека, хотя и с трудом, а пятеро делали бы это с легкостью. Так что десять — более чем достаточно.

Сансон изучил расположение людей на палубе, прикидывая, в какой очередности заняться ими. Убить человека тихо нетрудно, но прикончить его совершенно бесшумно — это уже не так просто. Из этих десяти важнее всего первые четыре-пять. Если хоть кто-то из них зашумит, то остальные поднимут всеобщую тревогу.

Сансон развязал тонкую веревку, служившую ему поясом, скрутил ее, намотал на кулаки и с силой дернул. Француз удостоверился в том, что она достаточно крепкая, подобрал кофель-нагель,[3]валявшийся на палубе, и двинулся вперед.

Первый солдат не храпел. Сансон приподнял его так, чтобы тот сел. Испанец сонно заворчал, но тут же получил кофель-нагелем по голове. Удар был свирепый, но шума не наделал. Послышался лишь глухой стук. Сансон опустил моряка обратно на палубу.

Он в темноте ощупал голову испанца. В черепе появилась глубокая вмятина. Возможно, удар убил этого человека, но Сансон предпочитал не рисковать. Он обмотал веревку вокруг шеи моряка и затянул ее. Вторую ладонь француз положил на грудь бедолаги, слушая сердце. Через минуту биение стихло.

Сансон, скользя над палубой словно тень, перешел к следующему и повторил процедуру. Ему потребовалось не более десяти минут, чтобы перебить всех испанцев, оказавшихся на шлюпе. Он оставил их лежать на палубе в позах спящих.

Последним умер часовой, в пьяном оцепенении навалившийся на румпель. Сансон перерезал ему горло и столкнул за борт. Тот свалился в воду с негромким всплеском, но караульный на палубе военного корабля услышал этот звук.

Он перегнулся через борт, посмотрел на шлюп и окликнул:

— Квеста ста бене?

Сансон, занявший место часового на носу, помахал караульному. Он был мокрым насквозь, и вообще не в мундире, но знал, что в такой темноте с военного корабля никто ничего толком не разглядит.

— Ста бене, — сонным голосом ответил француз.

— Бассера, — бросил караульный и отвернулся.

Сансон подождал минутку, потом переключил внимание на линейный корабль. Тот стоял в нескольких сотнях ярдов от шлюпа — достаточно для того, чтобы, поворачиваясь на якоре под воздействием ветра или прилива, не разнести борт «Кассандры». Сансон, к своему удовольствию, заметил, что испанцы не потрудились задраить оружейные порты. Те так и остались открытыми.

Он скользнул за борт и быстро поплыл к военному кораблю, понадеявшись, что испанцы не успели за ночь набросать в бухту кухонных отбросов. Они могли привлечь акул, а эти твари относились к тем немногим существам, которых Сансон боялся. Но он добрался до цели без приключений и вскоре уже покачивался на легких волнах у борта.

Самые нижние орудийные порты располагались в двенадцати футах над ним. Сансон слышал перешучивание часовых на верхней палубе. Веревочная лестница все еще болталась на борту, но француз не посмел ею воспользоваться. Стоит лишь повиснуть на ней, как она зашевелится и заскрипит. Часовые могут это услышать.

Вместо этого он двинулся вперед, к якорному канату, и взобрался на ходовые концы, отходящие от бушприта. Эти деревяшки торчали из корпуса всего на четыре дюйма, но Сансон умудрился использовать их как опору и добраться до такелажа фок-мачты. Потом он уже запросто повис на веревке и сумел заглянуть в один из передних орудийных портов.