Стук в дверь напугал его. Герц торопливо сгреб фотографии в ящик стола, где, как он вообразил, они проваляются, пока он их не выбросит. Больше он их просматривать не намерен.

— Лаура! Как славно. Входите же. Налить вам вина?

Миссис Беддингтон не была частой гостьей или особо желанной, так как обычно она просила его выполнить какое-нибудь поручение, наладить сигнализацию или взять на сохранение к себе в квартиру большой и неудобный пакет, если почтальон зайдет раньше, чем она приедет из своего дома в Сент-Джонс-Вуде. Хотя Герц, как и большинство мужчин, тосковал по женской ауре, он предпочел бы сформировать эту женскую ауру по своему вкусу — подушевнее и поснисходительнее, что ли, тогда как миссис Беддингтон с первой встречи показалась ему страшно эгоцентричной. Это подтверждалось во время беседы с ней, в которой говорила одна она. У нее было много жалоб, по большей части на людей, которых он не знал, но тон был ему знаком: любого, кто не удовлетворял ее требованиям, она демонизировала. Он полагал, что она использовала эту технику против двух своих мужей. «Оба были негодяи», — утверждала она, но при этом мечтательно улыбалась. Это была красивая женщина с мощной аурой. Он полагал, что в девушках она была даже еще красивее. Теперь ее темные крашеные волосы прибавляли резкости далеко не добродушному выражению лица.

Обычно он уступал ее требованиям, поскольку не мог придумать ничего лучше. Он знал, что она считает его не вполне мужчиной, но полезным для своих далеко идущих целей. Насколько он знал, она успешно занималась бизнесом, хотя у нее в магазине не бывало много народу, зато ее сестра, казалось, заходила каждое утро и заводила с ней неторопливые беседы, в ходе которых на лицах у обеих возникало одинаковое выражение отвращения. Отсутствие клиентов Герца не удивляло. Он относил это на счет того, что было выставлено на витрине: два или три предмета женского туалета, тревожащие своей формальностью. Шелковые брюки и вышитые туники интенсивно-бирюзового или лазоревого цвета, вряд ли предназначались женщинам моложе шестидесяти и могли служить лишь тому, чтобы поймать в ловушку молодого любовника, из тех, кого привлекает единственное достоинство таких женщин — богатство. Герц не мог не признать, что девушки в мастерской весьма споро украшали эти наряды разной мишурой, которая сверкала на утреннем солнце и выглядела довольно неуместно на благопристойной Чилтерн-стрит. Он не мог представить, чтобы кто-то из его знакомых женщин соблазнился такой одеждой. Даже примерить какое-нибудь из этих одеяний было бы неловко.

— Чем могу быть вам полезен, Лаура? — спросил он. Его рука потянулась к нагрудному карману; фотографии расстроили его. Но вместе с тем он еще не был готов их выбросить.

— Я пришла предупредить вас, Юлиус, что я удаляюсь от дел.

Оттого, что на самом деле это его нисколько не касалось, а она, очевидно, думала, что должно касаться, он почувствовал некоторую неловкость. Эта перемена ему не понравилась.

— Удаляетесь? Что вас заставляет? Вы еще далеко не…

— О, я знаю, что выгляжу довольно неплохо, — в нашем деле иначе нельзя. Но я устала, Юлиус. Я упорно трудилась всю свою жизнь, пережила два развода; я заслужила небольшую передышку. Я продала магазин, и мастерскую, кстати, тоже. Туда поселится одна молодая женщина. Так что у вас появится новая соседка.

— А я-то думаю, давно девушек не слышно. Но я решил, что они в отпуске.

Она засмеялась:

— Девушки такого сорта не уходят в отпуск. Большинство из них здесь незаконно. Для них большое счастье найти работу. И я думаю, вы со мной согласитесь, что у них были приятные условия работы.

— Что же с ними будет?

— Понятия не имею. Я для них сделала все, что могла. Дальше пусть сами о себе заботятся.

— А магазин?

— Вот это может затронуть и вас. Я продала его фирме, торгующей радио и телевизорами. Филиал… — Она назвала аббревиатуру, которая ему ничего не говорила. — Так что здесь больше не будет такой тишины, к какой вы привыкли. Но так уж вышло: я получила выгодное предложение и приняла его. Теперь мы с сестрой отправимся в круиз. У нее сейчас проблемы с мужем, так что я повезу ее на Багамы. Вы бывали там? Нет, думаю, не бывали. Поедем с ней вдвоем. У нас будет прорва времени.

— Эти перемены меня как-то коснутся? Кроме того, что будет шумно? — Он представил себе незакрытую дверь, разные программы по разным телевизорам, загипнотизированных продавцов, равнодушных к жильцам, а главное к нему, и прохожих, собирающихся перед витриной, чтобы пять минут посмотреть футбольный матч. Ему даже показалось, что он уже слышит рев толпы.

— У вас ведь арендный договор, верно?

— Он через три года истекает, — сказал Герц, и самому сделалось страшно. Он жил здесь, оказывается, уже пять мирных лет. Квартира предоставляла ему возможность начать все снова, как ему сначала казалось. Эта возможность не осуществилась или, скорее, осуществилась в виде однообразного существования, которое он сам себе устроил. Не то чтобы оно совершенно не приносило ему удовлетворения, однако не увлекало так страстно, как ему все еще хотелось. Теперь, когда оно оказалось под угрозой, он почувствовал, что его скрытая привязанность к дому готова прорваться наружу, и почувствовал за собой право остаться в тех же самых обстоятельствах, какие сложились с тех пор, как он совершил эту авантюрную покупку.

— Я полагаю, вы можете договориться о новом арендном договоре. Кто ваш поверенный?

— Один приятель.

— Смотрите, это вам будет кое-чего стоить. Новый арендный договор будет наверняка дороже старого. Я думаю, вам стоит отсюда съехать, найти что-нибудь такое, с маленьким садиком. — Она взяла ключи и сумку. — Но вы как-нибудь разберетесь, — неопределенно сказала она. — Жизнь слишком коротка, чтобы беспокоиться о том, что может случиться через несколько лет.

— Не уходите, Лаура. Расскажите подробнее об этой новой жилице. О моей соседке.

— Молодая женщина. Себя называет консультантом. Весьма самоуверенная. Красивая, если вам такие нравятся. — В ее глазах внезапно вспыхнула ненависть ко всякой женщине моложе ее. Нетрудно было вообразить ее во время круиза: по вечерам она будет переодеваться в один из нарядов одалиски, который не удалось продать ее магазину. Она возьмет с собой ворох таких одежд и создаст образ жизни, которому бы они соответствовали. Он не мог себе представить, на что это будет похоже, но был способен вообразить пышный отдых в еще более экзотичной обстановке. Она покроется бронзовым загаром, осветлит волосы; голос ее станет ниже, ногти длиннее. Она посвятит все свое время собственной внешности, но постепенно утратит то высокомерие, каким всегда отличалась, когда находилась в своем магазине, заведет таких же подружек и будет заразительно и зло смеяться над всем и над всеми. Она займется поисками мужчины, и ее не будет беспокоить, пьющий он или нет, потому что она и сама теперь сможет выпивать. Герц искренне пожалел о достойной, даже недоступной женщине, которую привык видеть сквозь витрину магазина.

Надо полагать, каждая женщина стареет как умеет. Он не особенно задумывался над этим вопросом. Но старение вообще грустная вещь. Единственной женщиной из тех, кого он знал, которая переносила это бесстрастно, была Джози, хотя у нее самая трудная пора еще впереди. Фанни в его глазах не менялась с девичества, с пятнадцати лет. Даже в Нионе, бледная и немногословная, она сохранила что-то из своей юности, или это ему так показалось. Она была картинна, какими иногда бывают женщины; в этом их нерушимая привлекательность. Это была редкая особенность, и не из самых легкодоступных, она была дарована им другими людьми, всеобщим одобрением, так что им не приходилось трудиться, чтобы ее заслужить. Именно непоколебимая уверенность в себе делала Фанни непроницаемой для чужих мнений. Это была завидная способность или, скорее, неспособность. Что у нее было на сердце, он никогда не знал.