информацию. Я не знаю, правда ли это, но не удивлюсь, если это так. Я до сих пор помню тон, каким тот человек говорил обо мне на поминках Марсело, словно я была не более чем товаром. Бремя, от которого он мог освободить моего собственного отца.

— Сплетни — это зло, Рафа. — Габи старается, а я лишь приподымаю бровь. — Как ты себя чувствуешь? — Она меняет свой подход.

— Честно?

— Конечно!

— Я понятия не имею. Если это факт, а не слухи, то либо он хочет оставить меня в покое, и поэтому выбирает проституток, что, на мой взгляд, было бы благом. Либо для него я не стою ни гроша больше, чем они, и обручальное кольцо не означает, что ко мне должно быть особое отношение.

— Я могла бы…

— Нет! — Перебила я ее, прекрасно зная, что последует дальше.

— Ты должна дать мне попробовать, Рафаэла! — Настаивает она. — Если ты позволишь мне поговорить с Витторио, он сможет вмешаться. — Ее слезливый тон говорит о том, что это ее собираются отдать замуж по расчету, а не меня. В той реальности, в которой выросла моя подруга, подобные вещи были лишь сценами из фильмов и книг. Я до сих пор помню ее абсолютный ужас, когда я рассказала ей, кто такой Дон.

Габриэллу похитили, увезли в страну, находящуюся за целым океаном от той, где она родилась, несколько дней она жила в Кантине, и все же ее разум был не в состоянии понять очевидное и осознать, что она попала в лапы итальянской мафии. Это было слишком сюрреалистично, чтобы она могла даже помыслить об этом. Впрочем, сейчас это не имеет значения.

— Дон ничего не может сделать, Габи. Если только не произойдет что-то неладное, власть отца суверенна в его доме, а мой отец не делает ничего отличного от того, что делают все остальные, — повторяю я, наверное, уже в десятый раз. — Ты тоже должна начать готовиться к этому. — Напоминаю я ей, потому что по любви или нет, но она сделала выбор, выходя замуж за Дона.

Когда-нибудь дочери Габриэллы придется пройти через это. Я не думаю, что дон Витторио будет так же равнодушен к человеку, который женится на его дочери, как мой отец, если ему не безразлична Габриэлла, а любовь, которую моя подруга испытывает к своему мужу, заставляет меня верить, что так оно и есть.

Она не сможет этого вынести. От одной мысли об этом сейчас, когда у нее даже нет дочерей, по которым можно было бы страдать, у нее слезятся глаза. Реальность разорвет ее на части. Она уже разрывает ее на части, мало-помалу, по сути, благодаря другому выбору, который сделала моя подруга, выйдя замуж за Дона.

Габриэлла моргает и качает головой.

— Давай не будем отвлекаться от темы разговора, — протестует она. — О тебе и, что мы собираемся с этим делать!

— Я люблю тебя еще больше за то, что ты включаешь себя, за то, что хочешь немного облегчить груз, разделив его со мной. Проблема в том, что груз того, что мы такие, какие есть, не понимает математики. Невозможно все просчитать.

— Я… — начинает она, но прерывает себя, наклоняет голову и закрывает глаза. — Меня убивает, что ты не можешь выбирать, Рафа. Меня убивает, что ты вынуждена подчиняться, что твоя жизнь такая незначительна для них.

Я слабо улыбаюсь, пытаясь утешить ее. Габриэлла встает со стула, и я вижу все ее тело.

— Ты не должна смеяться надо мной! — Твердо говорит она, протягивая руку к мобильному телефону, по которому мы разговариваем. Ткань ее длинного свободного платья колышется от ее энергичного движения. — Мне не нужно твое утешение, это я должна тебя утешать!

Я облизываю губы, прежде чем вонзить зубы в нижнюю губу и по-настоящему рассмеяться, хотя ситуация совсем не смешная. Возмущение Габи — это самое близкое к утешению.

— В этом мире нет ничего, что могло бы меня утешить, — честно говорю я. — Но знание того, что тебе не все равно, что кому-то не все равно, имеет значение, подружка. — Я пожимаю плечами. — И я рада, что к тому времени ты хотя бы вернешься. Мне не придется делать это в одиночку, — мягко признаю я.

— Конечно, я буду с тобой! Я бы вернулась раньше, если бы пришлось.

— Дон не стал бы прерывать свой медовый месяц ради свадьбы такого ничтожества, как я, Габриэлла. В этом нет никакого смысла.

— Это не только его медовый месяц, и я бы вежливо попросила.

— Учишься обмениваться сексуальными услугами? Молодец, подружка! — Поддразниваю я, не в силах упустить такую возможность.

Габриэлла расширяет глаза и открывает рот, потрясенная.

— Ничего подобного! Боже мой, ты ужасна! — Я откидываю голову назад, смеясь, и чувствую, как моя грудь становится на тысячу килограммов легче от смеха. Последний раз это было с Тициано, за несколько секунд до того, как он сбросил нас с обрыва. Ненавистный человек. — О чем ты думаешь?

— О чем я думаю? — Повторяю я, отворачивая лицо, чтобы избежать пристального взгляда подруги. Когда через несколько секунд я снова смотрю на нее, ее глаза сузились.

— У тебя было забавное выражение лица, о чем ты думала?

— О том, что ты пытаешься шантажировать Дона сексом, — вру я, наблюдая, как краснеют ее щеки. Я понижаю голос до шепота, когда произношу свои следующие слова.

— Как это работает? Ты связываешь…

— Святая Санта! — Кричит она.

Она смотрит из стороны в сторону, явно беспокоясь, что ее муж, который даже не находится с ней в одной комнате, услышал меня. На этот раз я смеюсь так сильно, что по уголкам глаз бегут слезы.

— Я люблю тебя, — говорю я, когда снова могу нормально дышать. — Ты невероятная подруга. Спасибо тебе за это.

— Потому что я заставляю тебя смеяться?

— За то, что не отпускаешь мою руку.

Она смешно хмурится и качает головой из стороны в сторону, не обращая внимания на мои слова.

— Какие у тебя планы на вечер?

— Я думала прийти в ресторан как нищенка. А ты что думаешь? — Настала очередь Габриэллы смеяться. — Шучу. Я просто буду сидеть и ждать, когда все закончится. Думаю, если я буду делать это сидя, это будет хорошей тренировкой, когда мне нужно будет повторить это в горизонтальном положении.

Мой последний комментарий стирает все следы улыбки с лица моей подруги, но она ничего не говорит по этому поводу.

— Ты позвонишь мне, если тебе что-нибудь понадобится?

— Например, поплакать в туалете ресторана?

— Что угодно.

Я улыбаюсь.

— Позвоню.

19

РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО