– Папа, смотли, какая елка с фоналиками!

Все произошло так быстро, что опомниться я успел, только когда самолет приземлился в аэропорту Дамаска. Замечу лишь, что разорвал я контракт с университетом прямо перед сессией и из-за этого случился громкий скандал. Заведующая кафедрой угрожала мне, и поносила на чем свет стоит, и несколько раз рвала в клочья мое заявление об увольнении. Но я, стоически сдерживая эмоции, садился и писал снова. Наконец, она выпалила:

– Ты какой-то чокнутый! Ненормальный! И что мне с сессией делать! Больше тебя в университет не возьмут, понятно?! И про аспирантуру можешь забыть!

На этих условиях она и подписала заявление.

Что я мог сказать? Об уходе из университета я ни грамма не жалел, ведь передо мной раскрывалась жаркая Сирия во всей своей красе, я предвкушал приключения и жаждал вырваться из заледеневшего капкана под названием Киев.

Хватит грязнуть в болоте!

В самолете мне досталось самое плохое место, какое можно только представить: на последнем ряду возле мотора, да еще и посередке. С обеих сторон сидели крупные пышногрудые дамы лет тридцати пяти. Одеты они были крайне вызывающе: во все пестрое, обтягивающее и блестящее. Они громко хохотали, и духами от них несло на весь салон. Подружка же их сидела во втором ряду и всю дорогу вертелась, чем причиняла неудобства арабам, места у которых были рядом. Хотя как сказать неудобство: бедные арабы глаз не могли оторвать от ее груди. А на мое предложение поменяться местами она отказалась и сказала, что ей и так удобно. Троица болтала о козлах-мужиках, сыпала пошлые шуточки и не обращала внимания ни на меня, ни на других пассажиров.

Полет обещал быть увлекательным. Я это сразу понял.

Помимо вызывающей одежды, в глаза бросался толстый слой макияжа на лицах женщин, татуированные брови, пухлые красные губы, щеки, обильно сдобренные румянами. На шеях у них висели крупные бусы, на пальцах – перстни с большими фальшивыми камнями. Короче, та еще компашка.

Сразу после того, как самолет набрал должную высоту и выровнялся, дамы раскупорили приобретенную в дьюти-фри бутылку виски, достали пластмассовые стаканчики и начали пить. После второй дозы они предложили выпить и мне.

– О нет, – ответил я, прижимая дерматиновый портфельчик к груди. – Мне еще сегодня работать. Много работы, нет-нет, спасибо!

– А кем ты работаешь?

– Я бизнесмен и переводчик. Очень важные переговоры.

– Такой молодой! Я думала, ты студент!

Дама слева принялась поглаживать мои волосы, да так нежно, что я напрягся всем телом и, достав платок, протер лоб. Потом эта дама провела указательным пальцем по моему подбородку.

– Ну же, выпей за наше здоровье? А мы выпьем за твое!

– Пей! Пей! – громко требовали они на весь салон, и, чтобы избежать лишнего внимания со стороны стюардесс и пассажиров, мне пришлось взять стаканчик, который мои соседки моментально наполнили до краев. Я проглотил виски, обжигающий, настырный, огненный виски, он влился потоком лавы в мой неподготовленный, ослабевший от частого голодания желудок. О, боги! Настроение мое сразу улучшилось, сна не осталось ни в одном глазу, а сам я через пять минут уже болтал, как помело, и рассказывал дамам про ореховые контракты, про зерновые договора и секретные нефтяные вышки в пустыне. Стюард – паренек голубоватой внешности в тесных брючках взял за привычку подходить к нам и делать замечания. Мол, распивать спиртные напитки в самолете запрещается, мол, ведите себя тише, не мешайте пассажирам, мол, вон там дети спят, а вы тут кричите! Опять эти чертовы дети! Когда же голубоватый нахал подошел к нам в десятый раз, я предупредил его:

– Что-то ты зачастил, не подходи сюда больше…

– Да-да! Не лезь к нам! – поддержали меня девчонки.

– Не суйся!

– Иди делом займись!

Литровая бутылка виски наполовину опустела. Разговор у нас завязался, дай бог каждому. Я рассказал девчонкам про то, как преподавал в КИМО, девчонки же поведали мне о своей нелегкой профессии: оказывается, они все втроем много раз были в Сирии, и работали они в заведении «Аль-Мас» на окраине Дамаска. Та, что сидела спереди, – работала певичкой, а мои соседушки – танцовщицами.

– Када я паю – арабчики плачут! – заявила дамочка надтреснутым голосом.

– Я извиняюсь, дамы, – вежливо сказал я. – Вы что, куртизанки?

Они переглянулись и заржали, как сатанинские лошади в аду.

– Курти шо?!

– Курти де?!

– Курти хто?! – кричали они и по-дружески пощипывали меня за живот и бока.

Над Черным морем, на подлете к Турции, самолет попал в зону турбулентности и застал певичку врасплох: наливая виски, она пролила жидкость на пиджак араба. Тот хотел было возмутиться, но певичка поцеловала его в лоб и сказала на арабском:

– Асифа, ахи![19]

Болтанка продолжалась минут пять, мы едва поспевали донести стаканчики до рта и выпить. Из-за болтанки пассажиры притихли, сделались бледными, начали шушукаться и вообще сильно напугались. Какая-то старушка с ребенком подозвала стюардессу и спросила, насколько все серьезно. Стюардесса успокоила ее, мол, не переживайте, плевое дело, зона турбулентности, ничего необычного, так всегда бывает. Но старушка, услышав слово «турбулентность», еще больше напугалась, да и стюардесса не претендовала на звание Мисс Спокойствие. В довесок ко всему возле аварийного выхода раскрылась дверца верхней полки, и оттуда вылетела чья-то увесистая сумка. Старушка вскрикнула и обняла ребенка.

– Боже, боже! – зашептала она.

Некоторые пассажиры-христиане принялись усердно креститься, мусульмане же, закрыв глаза, выставили ладони и молились. Безбожники пытались читать глянцевые журналы, как будто статьи про курорты, машины и звезд эстрады могли спасти их. Стюардесса куда-то пропала, а голубоватый стюард перестал отпускать замечания в нашу сторону. Только бесстрашная троица не обращала внимания ни на турбулентность, ни на смерть, ни на богов. Признаться, я немного напугался, но хихиканье куртизанок придало мне бодрости и не дало пасть духом. Немаловажную роль сыграл виски. Виски я пробовал первый раз в жизни, и он мне нравился.

После того как самолет преодолел зону турбулентности, в салоне наступило относительное спокойствие.

Стюард выкатил тележку с едой, соками, чаем и кофе. Когда всем раздали еду, самолет начал немного проваливаться, такое впечатление, будто это желудок проваливается, а не самолет, никто больше не хотел есть, пассажиры застыли с чашечками над пластиковыми судками, пассажиры с опаской поглядывали друг на друга.

– МЫ ВСЕ УМРЕМ! – внезапно завопила певичка надтреснутым голосом и проглотила порцию виски. Стюард высунул из-за шторки недовольную бледную мордочку. Похоже, ему было не по себе.