Потом он заметил на скуле у Татьянки свеженький синяк и, не успев подумать, осторожно прикоснулся к нему кончиками пальцев. Татьянка замолчала на полуслове, закрыла глаза и даже немного подалась всем телом вперед. “Тьфу ты, черт”, – с неловкостью подумал Юрий и поспешно убрал руку, засунув ее от греха подальше в карман.

– Васькина работа? – спросил он.

Татьянка с видимой неохотой открыла глаза, порозовела так, что румянец проступил даже сквозь загар, и неловко кивнула головой.

– Ноги вырву, – чувствуя, что так оно и будет, пообещал Юрий.

Татьянка снова вскинула голову.

– Ой, дяденька, не надо! Не трожьте вы его! Пьяный он сейчас, не надо его трогать! Он, когда пьяный, убить может!

– Посмотрим, – сказал Юрий. – Куда он пошел? Домой?

Татьянка кивнула. “Вот черт, – подумал Юрий, – там же Петрович!” В следующее мгновение он вспомнил, что Петрович, прихватив найденную в сарае удочку, с утра пораньше отправился на рыбалку, и немного успокоился. Ему стало даже интересно: что же, в самом деле, это за Васька такой, которым его все пугают? Это хорошо, что его все тут боятся, подумал Юрий.

С такими очень легко разговаривать. Получив по зубам, эти местечковые сверхчеловеки страшно удивляются и делаются очень общительными.

– Вот что, – сказал он Татьянке. – Ступай-ка ты обратно в больницу. Там твоя баба Маня, наверное, опять полное судно навалила и поет революционные песни. Давай беги. Обо мне не беспокойся. Все будет нормально. Веришь?

Вопреки его ожиданиям, Татьянка отрицательно затрясла головой.

– Не верю, – сказала она, глядя на него снизу вверх своими прозрачными глазами, в которых сейчас появился подозрительный влажный блеск. – Знаю я вас, мужиков. Или он вас, или вы его, а по-другому вы не умеете. Не надо, дяденька. Брат он мне.

– Что за глупости! – неискренне возмутился Юрий.

Татьянка снова замотала головой, и тогда он, внутренне скрежетнув зубами, произнес заведомую ложь.

– Да не волнуйся ты так, – сказал он самым искренним тоном, на какой был способен. – Ничего я ему не сделаю. Ни я ему, ни он мне…

Не дослушав, Татьянка безнадежно махнула рукой и, низко опустив голову, побрела в сторону больницы. Юрий посмотрел ей вслед, выругался вполголоса, круто повернулся на каблуках и, все убыстряя шаг, направился домой.

* * *

Он ожидал чего угодно – грохота, лязганья старых ведер и корыт, которых было полно в сарае, истеричного кудахтанья переполошенных кур, сиплого пьяного рева, звона бьющегося стекла или хотя бы надтреснутого бормотания стоявшего в большой комнате неисправного черно-белого телевизора, – только не той полной тишины, которая царила на подворье Татьянкмного дома. Если бы пьяный до потери человеческого облика отморозок бесновался в доме, сокрушая все, что попадалось ему на глаза, было бы легче. Тогда можно было бы спокойно войти в дом, взять мерзавца за грудки, дать ему разок-другой по шее, сунуть мордой в корыто с водой, чтобы немного протрезвел, и аккуратно, по всем правилам допросить – без протокола, без адвоката и вообще без свидетелей, тет-а-тет.

Но на подворье стояла полная тишина, даже куры почему-то притихли и не подавали признаков жизни. Покосившаяся, вечно норовящая сорваться с единственной петли калитка была распахнута настежь, и дверь в сени тоже стояла нараспашку. Юрий посмотрел себе под ноги и увидел в загаженной курами пыли следы кроссовок – не кирзачей, в которых в силу сложившихся обстоятельств ходили они с Петровичем, и не Татьянкиных босоножек, а именно кроссовок. Юрий поставил свою ногу рядом со следом и сравнил отпечатки. На глаз у побывавшего здесь человека был сорок третий или сорок четвертый размер обуви, хотя и без этого эксперимента было видно, что отпечатки оставлены мужчиной. Этими отпечатками был истоптан весь двор, как будто владелец кроссовок метался по нему как угорелый в течение доброго часа.

Юрий подумал, не сходить ли ему за капитаном, благо до отделения было рукой подать, но тут же насмешливо покачал головой: зачем, собственно? Не для того же, в самом деле, чтобы добрый дядя милиционер защитил его от злого негодяя Васьки! И уж наверняка не для того, чтобы небритый мент первым допросил задержанного, оставив результаты допроса при себе. “Хватит, – решил Юрий. – Хватит делать из меня дурака. Ты еще пожалеешь, капитан, что взял с меня эту свою подписку. Больше я в эти игры не играю, а если и играю, то по своим правилам”.

Топча следы кроссовок, он прошел к дому, поднялся на скрипучее крыльцо и нырнул в прохладный сумрак сеней, все время ожидая удара по черепу. Он обследовал дом, не пропуская ни одного угла, заглянул в подпол и на чердак, и все это лишь для того, чтобы убедиться в том, в чем почти не сомневался с самого начала; дом был пуст.

Он снова вышел во двор и только теперь заметил соседа, старого бездельника Макарыча, который, повиснув на грозящем вот-вот рухнуть заборе, наблюдал за его перемещениями, дымя трескучей самокруткой и хитро щуря левый глаз.

– Васька был? – без предисловий спросил Юрий.

– А как же, – охотно откликнулся Макарыч. – Был. Тебя искал и приятеля твоего. Грозился бошки вам посносить.

– А куда пошел, не знаешь?

– Не-а. Откудова мне знать? Он мне, мил человек, не докладывал, да я и не спрашивал – он, когда пьяный, злее росомахи. Махнет топором, а наутро и не упомнит. Кто это, скажет, Макарыча укоротил? А скажи ему, что это он, – не поверит. Не ведаю я, куда он подался. Побегал тут, кулаками помахал, в сарае чего-то порылся да и убег, а куда убег – нет, не знаю.

Юрий пожал плечами и заглянул в сарай. Действия полумифического Васьки казались ему какими-то странными. Во всяком случае, ему казалось, что человек, виновный в убийстве двадцати пяти человек, диверсии на ЛЭП и сразу трех поджогах, не говоря уже о взломе сейфа в прорабской и хищении нескольких десятков километров медного провода, должен вести себя как-то иначе: если не более умно, то уж наверняка более осторожно. Или с ним и вправду сыграла нехорошую шутку “паленая” водка?

В сарае было душно, сумрачно и все еще отчетливо пахло коровьим навозом, хотя никакой коровы здесь давным-давно не было. Юрий осмотрелся, не особенно надеясь увидеть здесь что-то интересное, и вопреки своим ожиданиям сразу увидел следы пребывания Васьки: куча пыльного трухлявого сена, с незапамятных времен лежавшая в углу сарая, была переворошена, клочья ломкой, рассыпающейся в затхлую пыль травы валялись на утоптанном земляном полу, как будто кто-то рылся в куче, торопливо разгребая сено, пучками разбрасывая его в стороны, а потом довольно небрежно привел все в первоначальный вид.

Юрий озадаченно хмыкнул, взял стоявший у стены старый, обломанный у самого основания черенок от лопаты и, подойдя к куче, принялся разгребать сено. Очень скоро черенок наткнулся на что-то твердое, и, расчистив находку, Юрий протяжно присвистнул: перед ним лежал моток знакомого до отвращения медного провода, в котором на глаз было метров пятьдесят. Провод был черно-зеленый от окисла, но его конец свежо поблескивал чистым красноватым металлом. Срез выглядел так, словно провод совсем недавно рубили зубилом.