Не привыкший к ее слезам, Егор хватал жену то за руки, то за плечи, сжимал руками голову, выкрикивая:

– Так плохо? Может, «неотложку»? Что произошло?

Лида пыталась помотать головой, но его руки не давали, пыталась сказать, что все в порядке, хотя он вряд ли поверил бы этому, видя ее слезы. Потом вдруг вспомнила, как недавно Егор обронил: с ума как раз тогда и сходят, когда все в полном порядке. И поняла, что для нее все потеряно… Он сходит с ума от полного штиля, так давно воцарившегося в их доме. И по другой женщине, родившей ему чудесную девочку…

В те минуты Лида ничего не видела, кроме его лица, на которое до сих пор готова была смотреть часами, не отрываясь, только Егор не позволял этого. Созерцательность и любование были не в его характере. Он был человеком порыва, действия, даже роль любил обдумывать на ходу: садился в машину и ехал куда глаза глядят, а возвращался уже совсем другим. Иногда настолько другим, что Лида начинала его бояться, как в то время, когда он был занят в спектакле «Идиот», поставленном еще до нашумевшего сериала Бортко. Егор играл Рогожина и был настолько увлечен этой ролью, что Лиде начинало мерещиться, будто за пазухой у него спрятан нож. Только вот на нее ли была направлена та бешеная страсть, лавой начинавшая кипеть на сцене, когда появлялся Егор?

Догадка с силой толкнула ее в сердце. Лида не сразу и поняла, что не от этого едва не упала. Перекошенное лицо неведомо откуда взявшейся дочери возникло и исчезло, Ксюшка крикнула ей: «Не смей реветь!» и снова метнулась к отцу, пихнула его в грудь с такой силой, что Егор едва не опрокинулся навзничь.

– Не трогай ее! – схватив Лиду за руку, завизжала дочь. – Ты нам больше никто! Убирайся!

Он невольно отступил:

– Ты что? Бешеное ты создание… Лида, что с ней?

– Я получила письмо, – ответила она, понимая, что теперь бессмысленно скрывать это.

– Анонимка? – догадался Егор. – И ты так бесишься из-за анонимки? Ксюха, я думал, ты умнее…

– Заткнись! Я же видела ее! Мы обе видели!

«Вот он – момент сомнения, – уловила Лида и непроизвольно сжала Ксюшкину руку. – Все же он подумал: а вдруг – правда? Значит, есть эта правда…»

– Кого вы видели? – все же спросил он.

– Твою новую дочь, – выдохнула Ксения с такой ненавистью, что даже Лиде стало нехорошо.

Его лицо напряглось непониманием:

– Мою… Кого?

– Не смей! – снова взвизгнула Ксюша. – Она похожа на тебя больше, чем ты сам! И нос твой, и губы, и глаза… И волосы такие же рыжеватые! Все! Все как есть!

Егор перевел взгляд на жену, и ей опять показалось, что он не притворяется.

– Лида, о чем это она?

У нее внезапно пересохло в горле, а сглотнуть никак не удавалось. Лида пыталась это сделать снова и снова, сама понимая, что это уже похоже на конвульсии, хотя пугать Егора ей совсем не хотелось. А чего хотелось? Она и сама не понимала в тот момент.

Наконец ей удалось смочить горло и заговорить:

– Я получила письмо с фотографиями девочки… Очень похожей на тебя. И записку с требованием отпустить тебя к ребенку. И к женщине, которую ты любишь. Но это, похоже, не она писала, – добавила Лида, полагая, что этого требует справедливость.

– Откуда ты знаешь? – дернулась Ксюша.

– Я не знаю, конечно… Просто мне так кажется.

– Еще и ее оправдывать будешь?!

Егор смотрел на жену с недоумением:

– Какая женщина? Я вообще не понимаю, о ком идет речь. Где эти фотографии?

– На них нет матери, только девочка. – Лиде и самой не давала покоя эта оплошность отправителя.

– Хорошо, покажи мне… Впрочем… Какой во всем этом смысл? Девочки мои, неужели вы думаете, что если б у меня действительно имелась внебрачная дочь, то я ничего не знал бы об этом?

Их известная обоим дочь опять выскочила вперед:

– А откуда мы знаем, что ты не знаешь?

– У нее убогий словарный запас. Ты не находишь? – заметил он, игнорируя этот выпад. – Ты же филолог, поработай с ней.

У Лиды помертвели губы:

– Как ты можешь… Шутить в такую минуту… Это все, по-твоему, забавно?

– Нет, не забавно, – согласился Егор. – Но и трагедии в этом никакой нет. Ты что, никогда не слышала, сколько приписывают известным мира сего внебрачных детей? Это письмо, девушки, всего лишь признак моей растущей популярности. Радоваться надо!

– Есть чему! – буркнула Ксюша.

– По крайней мере, нужно учиться не принимать такие вещи близко к сердцу. И может, мы прекратим это публичное представление?

«А ведь он прав. – Лида почувствовала, как от радости у нее ослабли ноги, и ухватилась за руку дочери. – Масса подобных сплетен по миру ходит! Нельзя же убиваться из-за любой ереси».

Накрыв ее руку горячей ладонью, показавшейся Лиде сухой и жесткой, Ксения проговорила, глядя на отца исподлобья тем тяжелым взглядом, который мало кто мог вынести:

– Ну ты молодец, папочка! Почти отвертелся. Вот только эта девчонка похожа на тебя как две капли воды.

– И что из этого? В мире даже двойники встречаются, что в этом поразительного? – сам того не ведая, повторил Егор слова жены.

– Ничего, да?

– Ничего, – произнес он с некоторой опаской, потому что взгляд дочери наливался темной угрюмостью.

– Значит, ничего не случилось! А ты уверен? На все сто процентов?

Егор еще не успел ответить, только задумался на долю секунды, а Лида уже поняла: то сомнение, которое она только заподозрила, действительно поселилось в его душе. И теперь оно не оставит в покое их всех.

* * *

О том, что эпоха перемен наступила, Янка догадалась с порога, встретив совсем другой взгляд.

«Он позвонил! – возликовала она. – Он захотел увидеть их с Пуськой!»

Ей захотелось обхватить Ульяну за шею, вдохнуть ее необыкновенный аромат, закружиться с ней вместе по комнате: свершилось! свершилось! Но прежняя робость перед этой женщиной, которую Яна никогда не смогла бы воспринимать как равную, остановила и на этот раз. Именно это, а не то, что Ульяна вовсе не выглядела счастливой. Ее состояние Янка назвала бы смятением. Впрочем, вполне понятным в такой ситуации.

Не выпуская из рук дочку, Ульяна расхаживала по двум своим комнатам, будто что-то искала, взглядом цеплялась за разные предметы, но ни на чем не могла остановиться. И Яне стало понятно: Ульяна и не видит ничего вокруг, просто мечется, не осознавая того, что выдает себя с головой. Изредка она стискивала девочку и бормотала, не позволяя Янке расслышать, потом бросала