не хотела беспокоить других. Потому мы сели под лестницей. Никогда не думала, что буду радоваться его болезни…

– Кто-нибудь из вас знает хоть одного человека, который был в убежище? – спросила Руби и напряглась в ожидании ответа.

– Моя соседка по улице. У нее четверо детей погибли. Четверо, – раздался чей-то голос.

Женщина рядом с ней печально кивнула.

– Мы всегда считали, что это самое здесь безопасное место. Такое большое, крепкое здание. На вид куда как лучше, чем эти Моррисоновские сандвичи, которые строят в одну минуту.

– Прошу прощения, – сказала Руби. – Что такое Моррисоновские сандвичи?

– Она говорит об убежищах на земле. Это просто настоящие ловушки, – сказала другая женщина. – Хорошенько чихнуть – и ты уже мясо в этом убежищном сандвиче.

А потом женщина с младенцем:

– Вы американка?

– Да, – ответила Руби, не переставая записывать. – Я приехала летом. Мой корабль прибыл в Ливерпуль, и первое, что я увидела в Англии, был ваш город. Никогда не думала… Очень горько возвращаться сюда при таких обстоятельствах.

– Я бы на вашем месте запрыгнула на первый корабль до Канады, – сказала пожилая женщина, стоявшая чуть в стороне.

– Знаете, бывали дни, когда мне в голову приходила эта мысль. В особенности по ночам, когда сто раз спускаешься в убежище – аж голова начинает кружиться.

Все согласно закивали.

– Такие ночи хуже всего, – раздался чей-то голос.

– Но когда восходит солнце, эти мысли сами уходят. Так или иначе, я останусь здесь, пока не кончится война. А теперь скажите, может ли кто-нибудь из тех, кто сейчас высказывался, назвать мне свое имя? Статья появится в журнале на следующей неделе.

Она приятно удивилась, когда все женщины столпились вокруг нее, они явно не возражали против того, чтобы увидеть свое имя в журнале, эта мысль даже слегка воодушевила их. Она записывала имена напротив слов, сказанных той или иной женщиной, и поглядывала на Мэри в ожидании ее реакции: если Мэри кивнет, то им пора, если покачает головой – Руби может продолжать. Мэри кивнула.

– Спасибо, дамы. Я вам признательна за то, что потратили на меня время.

Она пожала всем руки, погладила младенца по спинке, пожелала ему поскорее поправляться и направилась следом за Мэри, мистером Эллисом и полицейским.

Они попрощались с сержантом Харрисом, сели в машину, и мистер Эллис попросил водителя вернуться в центр города.

– Как, по-вашему, мисс Бьюканен, достаточно сделали фотографий? И вы, мисс Саттон? Достаточно набрали материала?

– Пожалуй. – Она посмотрела на часы – до отправки лондонского поезда оставалось еще девяносто минут. – У нас еще есть немного времени.

– Тогда давайте я вас двоих угощу ленчем. Неподалеку от вокзала есть неплохое место.

– Нам бы не хотелось и дальше отрывать вас от работы, – возразила Руби, остро чувствуя усталость бедняги. – Вас, наверное, ждут в газете.

– Я там теперь практически живу. Ничего – перебьются без меня еще часик.

– А как ваша жена? – спросила Мэри.

– Она в порядке, спасибо. И дети тоже. Отказывается уезжать из города, сколько бы я ни просил. Не хочет уезжать без меня.

– Вы живете где-то поблизости? – спросила Руби.

– К счастью, нет. Наш дом в Гарстоне. Это немного на юг отсюда. Так что пока бомбежек избежали, но я не настолько глуп, чтобы полагать, что так будет продолжаться вечно. Я только надеюсь, что смогу убедить Изабель уехать к моей сестре в Уэльс, если – то есть когда – налеты усилятся.

С Эллисом приятно было общаться, и Руби с удовольствием слушала его рассказы про молодого Кача, выпускника университета, зеленого, как трава, и дрожавшего как осиновый лист, стоило мистеру Эллису посмотреть в его сторону. Час спустя она благополучно забыла, что ела в этом заведении неподалеку от вокзала, но ее желудок наполнился, а нервы успокоились, а когда они поднялись, чтобы уходить, она почувствовала, что каким-то чудом вернулась в свое нормальное состояние.

Мистер Эллис был весьма любезен, он проводил их на вокзал, убедился, что поезд уходит по расписанию и они должны безопасно добраться до дома, пожал им руки и выслушал слова благодарности за помощь.

– Уверяю вас, мне все это доставило удовольствие. – Он помолчал, нахмурился. – Беда в том, что случившееся на Эдж-Хилл – только начало. Можете сколько угодно называть меня Кассандрой, но я убежден, что здесь, в Ливерпуле, немцы пока только играют с нами, как кошка с мышкой. Но когда они решат разбомбить порт, жизнь в городе станет гораздо, гораздо труднее.

– Вы считаете, что это только вопрос времени? – спросила Руби.

– Именно. Министерство не позволит вам опубликовать ни слова в таком духе – я просто говорю вам это, как один журналист другому. Британия живет благодаря тому, что прибывает через этот порт. Снаряжение, продукты, войска. Все, что нам может дать наша империя. Порт – жизненно важная артерия в буквальном смысле этого слова, и если они решат…

Он тяжелыми от усталости глазами обвел многолюдный зал вокзала, выражение отчаяния застыло на его вытянутом исхудавшем лице.

– Простите за пессимизм. Будь я каким-нибудь патриотом, я бы сказал вам что-нибудь более воодушевляющее. Может быть, напишете что-нибудь о жителях Ливерпуля, исполненных решимости и твердости духа? По крайней мере, это будет правдой.

Вокзальные часы отбили четверть часа – до отправления их поезда оставалось пять минут.

– Ну, поспешите, – напутствовал их Эллис. – И не забудьте как можно скорее испортить настроение Качу моими пророчествами. На следующей летучке, если успеете.

– Обещаю, – сказала Мэри.

Он повернулся к Руби, пожал ее протянутую руку:

– Удачи вам, мисс Саттон. До свидания, и удачи.

– 10 –

Рождество 1940

Руби не ожидала, что проведет канун Рождества в бомбоубежище, в окружении незнакомых людей. И еще она не ожидала, что ей это так понравится.

Рождество в этом году выпало на среду, все в «ПУ» проработали двадцать четвертого числа почти полдня. При таком графике они могли гулять в день Рождества и не очень отстать с подготовкой материалов. Перед тем как им разойтись, Кач угостил всех обедом в расположенной неподалеку закусочной, которая, судя по ее состоянию, в этом веке ни разу не проветривалась и не подметалась. Невзирая на неприглядный интерьер, еда оказалась хорошей, порции – большими, а в качестве основного блюда в этот день даже подавалась жареная индейка.

Кач достал бутылку красного вина, и они выпили за короля, за премьер-министра и, наконец, за отсутствующих друзей, а именно Нелл, которая встречалась с женихом, отпущенным на несколько драгоценных дней в отпуск, и Найджела, который объявил, что ненавидит Рождество и намерен провести вечер в «Рейгейте» с друзьями, совпадавшими с ним во взглядах.

Пока они ели, друзья Руби потчевали ее описаниями традиций и обычаев, соблюдавшихся в их семьях, и почти все, о