он возвышался более чем на голову, а по сравнению с прочими и вовсе казался существом другой породы. При первом знакомстве с ним сыновья Альмунда заподозрили, что это не человек, а ётун – огромный и лицом уродливый, точно как положено инеистому великану. А благодаря хазарскому же остроконечному шлему, украшенному пучком орлиных перьев, и кольчуге Амунд плеснецкий казался живым деревом из железа. И голос у него был под стать росту – громкий, низкий, густой, на поле боя он разносился не хуже, чем рев рога.

– Сейчас подсчитаем, – ответил Свен, ощущая себя, в портах и босиком, какой-то чащобой перед этим земным Перуном. – Но явно большие – мы же с самого краю, наших стоптали, еще пока никто одеться не успел.

– Да я видел! – Амунд покосился на медный кувшин с помятым боком, валявшийся на песке. – Я бы сказал, пусть твой брат этот меч возьмет себе на память. – Он кивнул на сарацинский меч в руке Свенельда. – Голым отбиться от троих полностью вооруженных – это подвиг!

– Отправь твоих людей в охрану! – Свен кивнул в сторону степи. – У нас не хватит…

– Поставлю, – ответил Амунд, и Свен торопливо ушел обратно в свой стан.

Тот представлял собой жуткое зрелище, и чем больше Свен приходил в себя, тем сильнее ощущал ужас. Все до одного шатры и навесы снесены, а среди развалин везде валяются тела. Внезапность нападения для людей Олава оказалась губительной: многие десятки были порублены окольчуженными всадниками, не успев вооружиться, беспомощные с голыми руками перед кривыми мечами арсиев. Теперь даже сразу не поймешь, где чьи руки и ноги. Уцелевшие уже принялись разбирать их, перевязывать тех, кому это могло помочь. Убитых относили в сторону и выкладывали там. Печальный строй все вытягивался, и Свен, с кем-нибудь вдвоем поднося очередное тело, приходил во все большее отчаяние и ярость. Земля стала скользкой от крови, над станом висела вонь, и уже прыгали поблизости во́роны.

Быслав каким-то чудом оказался еще жив, когда его нашли возле груды растоптанной осоки, но едва его попытались поднять, захрипел, изо рта его обильно хлынула кровь, заливая руки и порты Свена, и Быслав умер прямо у него на руках. Ему Свен сумел закрыть глаза, но другим было это делать поздно: искаженные яростью и изумлением лица так и застыли навеки. «А если б не Быслав, – думал Свен, – и меня растоптали бы спящего, прямо в шатре, и Годо потом бы отдирал от этого месива пропитанный кровью парус… Или так бы в нем и похоронил».

Десять, двадцать, тридцать… пятьдесят тел – порубленных, растоптанных.

– Да ётуна мать! – Чуть не плача от злости, Тьяльвар показал ему руку убитого Круглеца – она была отрублена в запястье, кисть исчезла. – Обручья снимали, глядь! А прочее так и унесли – у него три перстня было…

Волосы шевелились на голове, когда Свен оглядывал ряд мертвецов. Сразу слишком много знакомых лиц угасло навсегда, невозможно было так сразу это осознать. Пострадали почти все дружины северного стана: Хольмгард, словены, варяги. Меньше всего потери были у мере и чуди: те были крайними к стану волынцев, успели отступить туда и присоединились к битве позже, под прикрытием волынского строя. Но ближняя дружина Свена и Годо уменьшилась наполовину, если считать убитых и раненых, это уже было ясно.

Но за что? Почему? Вопросы роились в голове, но их снова оттесняли прочь бешеная злость и горе. Как они взяли эту добычу на Хазарском море, так теперь здесь дружина хакан-бека решила взять добычу с них. Но это была какая-то немыслимая подлость: ведь хакан-бек обещал им безопасность и взамен на это получил половину всех сокровищ! За безопасность, которую тут же отнял, прислав взамен наглую смерть. Попался бы Аарон сейчас Свену, он бы его голыми руками напополам разорвал.

Подсчет еще не был закончен, как в стан пришел Грим-конунг с Фредульвом и своими телохранителями. Гримова дружина при движении по Итилю возглавляла войско и на стоянке заняла передний край. Поэтому он оказался дальше всех от нападавших и пострадал меньше других: когда до них дошел черед, арсии уже были рассеяны, потеряли скорость и запал и не смогли ударить единым кулаком неготовых, как это прошло у них с людьми из Хольмгарда.

Уже понявший, что произошло, Грим был очень хмур. Ему было всего двадцать лет; даже из людей княжеского рода не каждому повезет в восемнадцать лет оказаться во главе многотысячного войска. Ему не хватало опыта, но Грим стойко боролся со всеми трудностями, прислушивался к советам бывалых воинов, но умел настоять на своем, не полагаясь целиком на чужие головы. Крупный нос придавал ему сходство с хищной птицей, близко посаженные зеленоватые глаза, как у отца, мрачно сверкали.

Навстречу Гриму вышел Годо – уже одетый, то есть в портах. На его лице горели два свежих пореза: на левой щеке, на скуле, а самый глубокий, на лбу, был перевязан ветошкой. Кровь из этой раны и заливала ему глаза, так напугав Свена.

– Сколько у вас? – сразу спросил Грим.

– Да ётуна мать! – Грим кривился от злости и при этом шипел от боли ран. – Почти тысяча из строя вон! Третья часть от войска, глядь!

– Убитые?

– Почти три сотни. Да раненых вдвое против того! Не все еще выживут.

Такие внушительные потери бывают не во всякой битве – это называется разгром, избоище, если по-славянски. Русы не привыкли к такому: на Хазарском море им противостояли довольно слабые отряды местных правителей, состоявшие в основном из ополчения, не имевшего ни оружия, ни выучки, ни опыта, и они без труда их рассеивали, открывая себе путь к беззащитным селениям и городам. А теперь Свен и Годо, разом лишившись трети своих сил, были так злы и растеряны, что могли только браниться. Они сами как будто разом стали меньше на треть и никак не могли с этим свыкнуться. В довершение бед среди убитых оказался псковский княжич Благомир, зарубленный перед своим шатром вместе с десятком, что оказался при нем.

– Подходите кто-то ко мне, будем совет держать, – велел Грим сыновьям Альмунда.

Собрались у Гримова шатра, покончив с самыми срочными делами, когда уже темнело. В больших котлах слегка кипела конина – разделали туши убитых во время нападения сарацинских лошадей. Тела арсиев, сняв доспех и все ценное, выбросили подальше в степь. Пришел князь Амунд с его боярами из бужан, Добродивом и Сологостем. У него тоже были убитые, но потери волынцев, встречавших врага в полном снаряжении и в строю, оказались невелики по