Агриппина почувствовала, что сейчас упадет без чувств, и сжала волю в кулак: она не могла себе позволить такую слабость в присутствии сына и брата!

Вдруг боковая дверь открылась, и в спальню вошел ее муж.

– Что здесь происходит? – проговорил он хриплым спросонья голосом. Затем огляделся, узнал императора и поклонился.

– То, что здесь происходит, не касается тебя, старик! – бросил ему Калигула. – Мы с сестрой как-нибудь сами разберемся!

– Все, что происходит в моем доме и в моей семье, касается меня! – возразил пожилой мужчина. – Я – Гней Домиций Агенобарб, мои предки были трибунами, консулами и полководцами, и я никому не позволю хозяйничать в моем доме!

Двое преторианцев шагнули к Гнею Домицию, один грубо схватил его за плечи, другой приставил к груди меч и оглянулся на Калигулу, ожидая приказа.

– А ты смелый, старик! – задумчиво протянул император. – В наше время осталось так мало смелых людей! Пожалуй, я не буду тебя убивать. Я вот думаю, что сделать с твоей женой… Понимаешь, старик, она завела шашни вот с этим молодчиком, – он пнул ногой голову Марка Пизона. – Это бы еще ничего, нам с тобой нет до этого дела. Хуже другое – она и ее сестрица задумали устроить переворот и поставить его на мое место, а уж этого я никак не мог допустить! Ну, с этим-то все ясно, а вот как поступить с моими сестрами?.. – Он изобразил глубокую задумчивость, затем проговорил: – Убить? Это слишком просто, да и жалко убивать таких красивых женщин. – Император еще немного помолчал и усмехнулся: – А может, отдать их солдатам преторианской гвардии? Пусть ребята немного развлекутся! Они заслужили такой подарок, правда, старик?

Гней Домиций рванулся к нему, но преторианцы удержали его на месте.

– Что, старик, тебе не нравится такая идея? – насмешливо протянул Калигула. – Признаться, мне она тоже не очень по душе. Ведь это же не простые девки, они – сестры императора! В их жилах течет кровь Цезаря и Августа! – Он сделал паузу и проговорил таким тоном, словно эта мысль только что пришла ему в голову: – Вот что, старик! Я отправлю их в ссылку!

* * *

На репетицию Александра вбежала последней, когда все уже сидели на местах. К счастью, прокатывали эпизод без нее.

– Привет! – она подсела к Зине Ласточкиной, безобидной травести, которая ни с кем никогда не ссорилась по причине легкого характера. – Как тут у вас?

– А, привет, – вяло отозвалась Зина. – Да как… все потихоньку… Колонкова в отпуске, Ирку Слезкину со спектаклей наконец сняли. Как говорится, затягивай живот, не затягивай – все равно, шестой месяц пошел, беременность не скроешь. Наш тут разорался – или, говорит, рожать, или в театре играть. А вы, говорит, бабы, хотите все успеть, вот ничего у вас и не получается!

Александра хмыкнула – Зинаида очень похоже передразнила режиссера.

– Ирка расстроилась, чуть не родила прямо тут, от стресса, – продолжала травести.

– Да ну?!

– Вот тебе и ну! Наш-то сказал, чтобы она после декрета не возвращалась, он ей ролей не даст. Начнутся, говорит, пеленки-распашонки, игрушки-погремушки, этак каждая захочет рожать. И будет у нас не театр, а ясли-сад!

– Зато ребеночка родит… – Александра не успела сдержать вздох. Зинка, хоть и была вялой амебой, но далеко не дурой. Она удивленно воззрилась на свою собеседницу и уже открыла было рот для вопроса, но тут раздался грозный рык главного:

– Эй, вы там! Может, прекратите языками молоть и дадите остальным работать?!

Зина испуганно примолкла, а Александра отчего-то обиделась. Ведь он ее видел, а даже ни словом, ни взглядом не выразил… ничего! Все-таки они две недели не виделись… Ладно, на репетициях он грубит, это все знают, но она все же не Зинка Ласточкина! Она – это она, Александра Соколовская, одна из ведущих актрис театра, она – близкий ему человек!

Репетиция пошла своим чередом. Александра выбросила из головы неуместную обиду и посторонние мысли и окунулась в работу. Медеников строг, капризен, он может разораться из-за пустяка, но, если он видит, что человек на репетиции не халтурит, а полностью выкладывается, всегда это оценит.

Александра не сразу нашла нужный тон – сказались две недели расслабухи у теплого моря. Он крикнул на нее пару раз – грубо, как всегда, и обидно. Раньше она не стала бы придавать этому значения, теперь же сердце ее больно сжалось. Она наклонила голову, низко, чтобы никто не смог прочитать ничего по ее лицу.

– Соколовская, не стой коровой, шевелись!

«Он прав, – подумала Александра, – не время распускаться, надо взять себя в руки».

Только железная профессиональная выучка помогла ей собраться. Больше нареканий в ее адрес не прозвучало.

После репетиции коллеги разошлись по своим делам. Никто не подошел к Александре, лишь некоторые скупо ей кивнули. Только старуха Невеселова сделала неожиданный комплимент:

– Загорели вы, милочка, неплохо, цвет лица замечательный. Однако Соню в «Дяде Ване» вам не сыграть – уж больно у вас вид свежий и преуспевающий…

Надо же, и эта туда же – все норовит гадость сказать! И с какого, интересно, перепугу ей Соню играть? У них в репертуаре из Чехова только одноактные водевили, Невеселова там в амплуа комической старухи подвизается.

Александра привела себя в порядок и уверенно постучалась в кабинет главного.

– Ну, кто там еще? – рыкнули из-за двери. – Не лезьте по пустякам, меня нет!

– Даже для меня? – игриво спросила Александра, входя.

Он оглянулся и нехотя раздвинул губы в улыбке.

– А, заходи… Как съездила?

Спросил он ее об этом совершенно равнодушным тоном, не ожидая ответа, как, впрочем, и всегда. Его никогда не интересовала ее жизнь вне театра. В глубине души он считал, что жизни вне театра вообще не существует – как жизнь на Марсе, к примеру.

Где была, что делала, о чем думала, что читала или смотрела – ничего этого Александра с ним не обсуждала. Она давно уже поняла, что Сергея Константиновича Меденикова интересовал только он сам – его волнения, горести и переживания. Справедливости ради следует отметить, что переживания эти были творческими. Он действительно был талантлив, это все признавали.

– Все хорошо, – она с улыбкой положила руку ему на плечо.

Показалось ей или нет, что он слегка дернулся и попытался отстраниться?

– Как дела в театре? – спросила она. – Вижу, что «Женитьба Белугина» идет неплохо.

Он недовольно скривился: ага, значит, маэстро чем-то недоволен. Не нравится ему что-то. Терзают его творческие сомнения. Ну, это нам хорошо знакомо.

Александра погладила его по голове, начала мягко массировать шею и плечи.

– Не надо! – отмахнулся он.

– Чем ты недоволен? Что не так в пьесе?