И я рассказала Алине, как мы с Ярцевым предотвратили насилие в отношении нашего горовского поэта.

– Пытать Гриню?! Следователь – гад! Да мы его… Да мы такой пикет возле здания полицейского участка устроим!.. Мы и прессу подключим! Надо будет, и телевидение приедет!.. Нашел кого обвинять в убийстве! Да наш Гриша, он же такой… такой… Он – джентльмен, вот он кто! Он поклонник женской красоты, и, кстати сказать, он посвятил мне одно из своих стихотворений, вот! Я даже знаю его наизусть. Хочешь, прочитаю?

И опять я не успела ответить ни «да», ни «нет», как Алина поставила чашку с кофе на стол, села поудобнее в кресле и вдохновенно закрыла глаза. Я (куда деваться!) приготовилась слушать. Подруга набрала в грудь побольше воздуха и с чувством продекламировала:

Нечаева Алина

Красива, как Мальвина!

Она замолчала и с восторгом посмотрела на меня:

– Ну, как тебе, Поль?

– И это все? – не смогла я сдержать своего разочарования.

– Все… А что, надо, чтобы было что-то еще? – Нечаева удивленно захлопала ресницами.

– Да нет, зачем же! Если краткость – сестра таланта, то твой Буйковский – просто гений!

– А я это всегда говорила, – обрадовалась Нечаева. – На этот Новый год мы с ним встретились на вечере в Химическом училище, помнишь, я тебе рассказывала, как была там по приглашению… Ну, неважно, кого. Так вот, Гриша там тоже был и даже занял первое место в конкурсе на самое короткое и самое оригинальное стихотворение на новогоднюю тему. На этом вечере был Дед Мороз – учащийся этого химучилища, такой маленький и страшненький парнишка с огромным носом и ртом, как у Буратино. А звали его Дима. А Снегурочкой была девчонка из педучилища – Мисс чего-то там… Дылда метр восемьдесят, рядом с которой он выглядел, как семилетний мальчик рядом с мамой. Так вот, когда объявили конкурс на стихотворение, наш Гриша тут же и выдал:

Дед Морозик был страшилище –

Это Дима из химучилища.

И получил приз, между прочим!..

Ну, это еще куда ни шло, подумала я, про Деда Морозика – это даже, я бы сказала, оригинально.

В этот момент я закончила гримироваться, окинула свое отражение в зеркале придирчивым взглядом и посмотрела на подругу:

– Как я тебе в образе блондинки?

– Я бы на твоем месте всегда так ходила, – сказала Нечаева, ставя пустую чашку на стол, – тебе идет… К тебе в таком виде кавалеры будут липнуть, как мухи на мед. Ну-ка, сделай умное лицо!

Это что же значит, что у меня глупое выражение лица? Я попыталась изобразить строгость и глубокий ум, но Нечаева мое выражение забраковала:

– Нет, у тебя не получается… Поля, помни: самое главное для блондинки – иметь умное лицо! А то будут липнуть всякие придурки, как вчера в «Желтой сове»…

– Что? – не удержавшись, вскрикнула я. – Алина, откуда ты знаешь, что вчера в «Желтой сове» ко мне прицепился… Так это ты меня там «срисовала»! И еще доложила Ярцеву.

– Ну, я, я! Пришла туда с друзьями, смотрю: ты там тусуешься…

– Я тусовалась? С кем?

– Кажется, ты там была одна.

– В одиночку не тусуются.

– Я думала, ты там с каким-нибудь кавалером, а потом смотрю: ты сидишь за столиком одна, наклонилась к чему-то… Я еще удивилась: почему ты мне ничего не сказала?

– О чем я должна была тебе доложить?

– Что хочешь потусоваться в «Желтой сове». Пошла бы с нами, с нашей компанией…

– Я была там по делам. А зачем ты сообщила о моем визите в ночной клуб Ярцеву?

– Я не сообщала ему специально. Просто так… к слову пришлось…

А вот это на Алину не похоже. «К слову пришлось»!.. К какому такому слову?! Нет, она позвонила ему специально, я это чувствую.

– Как же ты меня узнала?

Нечаева гордо вскинула подбородок и хитро подмигнула мне:

– Полин, сколько лет я тебя знаю? Страшно сказать! И потом… мы ведь с тобой вместе выбирали эти парики, если ты помнишь. Этот блондинистый я сама тебе посоветовала. А вообще, знаешь, Полин, лицо и волосы изменить, конечно, можно, а вот фигура-то у тебя осталась прежней.

Фигура… Черт, об этом я не подумала. А ведь точно, по фигуре тоже можно узнать человека. Значит, надо будет подумать над этим. Может, в следующий раз изменить полноту? Одеть под блузку толстую безрукавку, а под юбку – пару-тройку толстых рейтуз? Хотя нет, в такую жару я так вспотею, ни один дезодорант не спасет.

Алина между тем продолжала беззаботно трещать:

– Я вчера в том же клубе познакомилась с молодым человеком (кто бы сомневался в ее способности подцеплять молодых людей!), а он оказался – представляешь? – барменом в этой же «Желтой сове»! Только вчера была не его смена. Он там работает по графику три дня через три. Зовут его Славик. Ему двадцать пять, ну, я, естественно, сказала, что мне столько же… Поль, кажется, он на меня запал…

Я слушала подругу вполуха. Алинкин очередной кавалер не вызвал у меня интереса. Сколько их у нее было? Наверное, на этот вопрос она сама не смогла бы ответить при всем желании. Думаю, этот тоже надолго не задержится.

К этому времени я закончила одеваться и вынуждена была перебить подругу:

– Алин, извини, но мне срочно надо ехать. Сама понимаешь: слежка, добывание сведений… Для твоего же Буйковского, между прочим, стараюсь!

– Да, конечно, о чем речь! – Нечаева встала. – Пойдем, заодно забросишь меня домой…

Весь этот день и следующие три были посвящены слежке за Кинделия-младшим. Я таскалась за ним буквально по пятам на взятой напрокат машине, в результате чего знала: в каком супермаркете он покупает продукты, в каком салоне и у какого мастера стрижется, где предпочитает «зажигать» по вечерам и сколько примерно у него друзей. Я даже знала некоторых в лицо. Кроме Лавра, того самого молодого человека, с которым он в первый день нашего знакомства тусовался в «Желтой сове» в компании девушек, у Виссариона были еще двое приятелей: Басмач – бритый наголо подвижный брюнет, матерщинник и бывший уголовник, тот самый, о котором меня предупреждал Ярцев, и Хлыст – белобрысый кривоногий коротышка с бесцветными бегающими глазками. Этот, скорее всего, не принадлежал к дружному братству уголовников, а его замашки были от Басмача. Вообще бывший зэк пользовался у Виссариона и его друзей большим почетом: я видела, как они смотрят на него, как внимательно слушают, когда тот говорит, и как Кинделия-младший платит за него в баре. Я прекрасно помнила, о чем рассказал мне Ярцев: что Басмач, будучи еще шестнадцатилетним подростком, убил своего отца за то, что тот доставал его нравоучениями, получил «десятку» по малолетке, но отсидел из них только семь. Да, похоже, этот фрукт многому научился на зоне. Не зря Ярцев сказал про него: «Отморозок, каких мало. Его собственная мать боится как огня, он ее из дома выжил, она у родственников ютится».