Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как и я, Серый пытался оградить Олю больше от меня самого, чем от уже, как всем нам казалось, не назревающей угрозы. Наши цели были взаимно однополярны, и поэтому я всеми способами, возможными на расстоянии, внушал ей, что там, где она есть, рядом с якобы смертельно больным родственником, сейчас быть важнее..
— Объясните, как вы смогли совладать с собой и укротить разбушевавшийся ураган чувств внутри? — Доктор так широко раскрыл глаза, что меня удивила его способность, ведь не каждый же человек сможет так бодро реагировать на рассказ незнакомца посреди ночи. — Вы ломали себя, отвергая взаимные чувства, как же это с одной стороны самоотверженно, а с другой — безумно немыслимо..
— Поймите, док, она светлая, открытая, искренняя девушка, получающая образование в университете, а кто я? Кто я такой, чтобы портить жизнь этому редкому для нашего времени чуду… Кто? — Мои глаза смотрели на него так, будто он мог видеть меня насквозь, созерцая все состояние моей тёмной души. — Грязью обросший, мошенник, контрабандист, вымогатель, я всю свою жизнь пытался постичь недосягаемую сущность счастья, пытаясь построить семью, а после неудачи, пытаясь преуспеть в делах, раз за разом переступая себя, того себя, кого с виду можно назвать человеком… Я прожег эти лучшие годы и многое видел, осознав в конце концов, что не создан я для обычной жизни, для семьи, для возлюбленной, нет… Не мог позволить я себе быть с ней, я бы не посмел затянуть ее с собой во мрак, в ту бездну, в которой очутился… Поэтому я оставил все мысли об иллюзии счастья другим, тем, в ком ещё жили надежда и мнимая вера в добро.
— Вы отрицаете саму суть существования человека, ведь мы созданы, чтобы творить, порочно или совсем нет, но все же любить и быть любимыми. Мы созданы для чувств и их выражения, разве нет? — Взяв недолгую паузу, доктор снова спросил. — Разве даже самые тёмные души не способны созидать взаимную любовь?
— Я не готов скрещивать белое с черным, для меня это противоестественно и мерзко, ведь каждый заслуживает только того, кем сам является.. — Я за справедливость, хотелось мне яростно крикнуть, но гнев, собравшийся на сердце, отступил вглубь, и я сдержался.
— Слишком просто, — врач самонадеянно качнул бровями. — Жизнь людей и их переплетения сотканы гораздо сложнее, вашего слишком поверхностного мнения обо всем.
— Мое мнение касается только моей жизни и всего того, что с ней имеет контакт. — Моя рука закачалась в отрицании. — Точка зрения — это всего лишь мнение одного человека, а мнение одного человека — это пыль, если, конечно, эта пыль не осядет на разумы других десяти миллионов. Тогда это уже не просто пыль, а вечная пыль..
— Кхм-м, — он поперхнулся, прикрывая рот кулаком, и сразу же суетливо схватился за свой блокнот. — Я, пожалуй, запишу это, Ник, для себя..
— На здоровье.. — Я подскочил с кресла, чтобы размять затекшие ноги, и прошелся по помещению, рассматривая стол, заваленный бумагами, папками и всякой ерундой, вроде миниатюрных игрушек.
— У вас снова тревога, Ник? — Врач убрал закрытый блокнот, стараясь дружелюбным голосом не стеснять меня в моем любопытстве. — Продолжайте, прошу вас, я ненароком заметил, что когда вы вещаете о своем прошлом, лицо ваше становится более мягким и спокойным..
— Да? — Слабым безразличием отреагировал я, запнувшись на маленькой машинке, оказавшейся у меня в руке. — Лето… Как я и говорил, пролетело быстро, мы так и не встретили на своем пути проблем.. — Моя рука по привычке дёрнулась, и симпатичное, крохотное авто упало в карман моего пиджака, благодаря маневру, оставшемуся врачом незамеченным. — Для того чтобы отвести от себя все подозрения, мы работали, как и прежде, делая вид, будто нам действительно нужны были деньги..
В начале августа мы повторили ограбление банкоматов и терминалов в разных точках одновременно, но уже в другом районе столицы. Да, и это подтверждение существования второго самого главного правила для преступника: никогда не совершать злодеяние на одном и том же месте несколько раз. Мир слишком большой, чтобы живиться одной и той же добычей… Также, конечно, мы получали хорошие доходные суммы со своих заведений, чуть позже вообще открыли пару магазинов с хорошим вином, и, к слову, все без изменений трясли боулинг клуб, выручку которого забирали без дилемм с собственной совестью. Где-то в середине августа мы даже решились продать два двигателя из той самой партии, которую аккуратно спрятали в одном из закрытых областных ангаров. Моторы от премиального Бентли стоимостью по полтора миллиона, без торга и иных пререканий, двинулись в сторону покупателя, который находился для нас на безопасном расстоянии, в городе Краснодар, куда, как нам думалось, не смогут дотянуться ни армянские орды, и тем более ни британские гангстеры. Третье правило для преступника тоже безусловно имеется, и это оно: никогда не продавать отнятое там, где ты живешь, и чем дальше, по соотношению географического мира, ты сбагришь чёрный товар, тем безопаснее будет твоя последующая жизнь..
Существование группировки Бородинских начинало процветать, без остановки в нашей команде начались развратные гулянки, пьяные вечеринки, встречи с большими людьми… Солнце вновь взошло над нами, а пресловутые тучи, полные гроз и молний, канули к горизонту навстречу новой угрозе, но это уже были не мы..
К концу лета начался масштабный сбор урожая, каковой имеет место быть и в нашем преступном мире. Когда пора августа подходит к последним числам этого славного месяца, большинство дилеров в больших городах сильно богатеют, так как доля их своей же крыше, остается неизменной, а вот выручка в летнюю пору вырастает втрое..
— Животное! — Леха вбивал ногой закрывшегося руками парнишку в пол, когда бедолага, не выдержав напора ударов, упал и захныкал. — Где?! Ты?! Прячешь?! Деньги?!
— Остынь. — Я, делая вид хорошего парня с устоявшимся эмоциональным полем, не применяя грубой силы, отодрал Леху от его жертвы.
— Это он у меня сейчас остынет, урод! — Алексей продолжал переигрывать с собственной экспрессией даже на расстоянии от своего потерпевшего.
— Свят, тут все просто: я либо даю ему тебя забить, либо ты платишь в три раза больше, — я сидел перед ним на корточках, а он внимательно слушал и хлюпал своим картофельным носом, нелёгкой судьбой осевшим на