– Вы правда хотите забрать себе эту коробку? – никак не отреагировав ни на ругательство, ни на предыдущий выпад собеседника, поинтересовалась женщина.

– Я есть хочу, – усмехнулся Матвей. – Хотя вас это вряд ли тронет.

Он презрительно взглянул на дамочку и процитировал услышанную где-то песню Трофима:

– «Любит муж и жизнь в достатке…» В общем, вам в ваших хоромах не до нас, несчастных. Вы знать не знаете, что такое одиночество.

Она кивнула и устало согласилась:

– Конечно, не знаю, куда мне.

Потом, резко развернув свои фирменные вензели, коротко бросила:

– Пошли!

– Куда? – Матвей продолжал стоять.

– Есть будем, – бросила она через плечо. – Да, а коробку все-таки прихвати. Это в одиночестве жрать тошно, а вдвоем – как раз сойдет.

– Стой! – раздался в ночи окрик охранника, луч фонаря запрыгал по грязной спине Матвея.

– Все в порядке, Кирилл. Это ко мне, – отозвалась женщина.

– Это вы, Виктория Сергеевна? – растерянно спросил сторож, переводя луч на очень стройную даже под халатом женскую фигуру.

– Да, все в порядке.

– Вы уверены, что мне не следует позвонить куда следует? – неуверенно прокричал им в спины охранник.

Женщина развернулась и отчеканила:

– Если вам неймется, Кирилл, то можете позвонить в «Сплетницу» или любое другое низкопробное издание и сообщить им, что Виктория Струнова принимает у себя по ночам сомнительных типов. И не забудьте заснять наше дефиле на мобильный телефон. Он ведь у вас с собой? – Закончив тираду, она снова развернулась, сделала приглашающий жест в сторону Матвея и пошла вперед, нарочито покачивая бедрами.

В лифте ехали молча. Матвей отчаянно старался не реагировать на окутавшую его со всех сторон невиданную роскошь: мраморные полы и хрустальные люстры в вестибюле, анфилада зеркал, золоченые перила на лестнице и не поддающееся описанию изобилие всевозможных цветов в красивых горшках. «И это еще не квартира», – только и мог подумать он.

Женщина, казалось, не думала ни о чем.

Она, казалось, не замечала ни внешнего облика своего гостя, ни его внутреннего состояния. С внешним он, конечно, ошибся. Полотенца она выдала ему буквально на пороге и, распахнув одну из дверей, скомандовала: «В ванну!» Спорить с этим приглашением не хотелось. Матвей с такой скоростью влетел под душ, что даже забыл смутиться, когда через минуту хозяйка бесцеремонно вернулась в ванную и объявила:

– На банкетке – мужской спортивный костюм и смена белья. Вам должно подойти.

– Спасибо, – выдавил он, прячась за практически прозрачной шторой.

Впрочем, женщина на эту штору не бросила ни единого взгляда.

– В правой стойке, во втором ящике сверху, – новая зубная щетка и лезвия. Можете пользоваться. Только недолго, а то пельмени переварятся.

Она хлопнула дверью.

От слова «пельмени» у Матвея так заныло под ложечкой, что он стал тереть исстрадавшееся тело с такой яростью, будто хотел оттереть его не до чистоты, а до дыр.

Когда он показался на кухне – свежевыбритый, хорошо одетый и вполне похожий на обычного человека, пельмени уже дымились в тарелке, а хозяйка колдовала над стаканом с мутной жидкостью, всыпая туда какие-то травы и пришептывая, словно повивальная бабка.

– Ешьте! – Она мотнула головой в сторону тарелки, бухнула рядом с тарелкой стакан: – Пейте!

– Вот уж нет! – Матвей решительно отодвинул от себя пойло. – Я, конечно, личность, доверия не вызывающая, но не конченая. Я не из этих. Наркота – это не по моей части.

– Вот и славно, – неожиданно улыбнулась хозяйка. – Значит, вас точно возьмет. Конченых это пойло никогда не берет, а не совсем пропавшим помогает.

Она села напротив, мягко, но вместе с тем неуклонно подвинула стакан обратно в его сторону и представилась:

– Вика.

– Матвей.

Он закинул в рот сразу несколько пельменей, с трудом сдерживаясь, чтобы не проглотить всю тарелку разом.

– Вы, Матвей, пейте, не бойтесь. Это лекарство. Хорошее. Лечит все хвори. И мышцы, и суставы, и внутренние органы. Бабушкин рецепт, проверенный.

– Мне бы для души что-то, – усмехнулся он, но послушно отпил глоток.

– Не вопрос.

Она поставила перед ним рюмку и достала из морозилки бутылку, на которой почему-то по-иностранному было написано «Серый гусь», хотя на поверку содержимое оказалось родимой водкой.

Тепло и сытость, конечно, быстро сделали свое дело. Матвея развезло и стало откровенно клонить в сон. Хозяйка с трудом подняла его и потащила куда-то в глубь квартиры, рассказывая по дороге, что сейчас он уснет, а наутро проснется настолько отдохнувшим и с таким неожиданным запасом сил, что станет вспоминать ее волшебное снадобье чуть не каждый день. Матвей пытался освободиться и говорил что-то о том, что неудобно и надо идти. Но уже минут через десять лежал на диване, укрытый пледом. Ему было так хорошо, как не было уже столько лет, сколько он уже и не помнил. Последнее, что он услышал сквозь окончательно подступивший сон, был вздох и грустное:

– А чаю мы так и не попили.

– Завтра попьем, – пообещал Матвей кому-то неведомому с расплывающимися очертаниями и отбыл в объятия Морфея.

Борис крепко спал и не слышал, как в двери повернулся ключ. Проснулся он под воздействием взгляда. Два раскосых Манюниных глаза смотрели на него пытливо и осуждающе.

– Машка!

Он сел на кровати, потер глаза и автоматически распахнул объятия.

Жена надула губки и резко встала, почти отпрыгнув от кровати.

– В раковине – немытая посуда, в ванной комнате на стиралке – грязные носки. А еще ты курил в спальне, и не вздумай отпираться! – перечислила она, негодуя.

– А еще – пыль на комоде, грязная обувь и, кстати, часы в коридоре по-прежнему без батарейки, – отрапортовал он. – И тебе привет.

Борис лег обратно в кровать и отвернулся.

– Борь, – Манюня сменила гнев на милость, – я вроде как вернулась…

– Я уже понял. Если тебя тошнит от курева, открой окно!

Борис сжимал под одеялом кулаки, на шее у него ходили желваки, а челюсть буквально сводило от желания заорать на жену и высказать ей все, о чем он передумал о ней за все время ее отсутствия.

– Пожалуй, пойду в ванную.

Манюня выкинула белый флаг, и Борису ничего не оставалось, как промолчать. Только теперь он уже не хвалил себя за сдержанность. Он чувствовал стойкое желание объясниться с женой, не беря в расчет бесконечные «я устала», «не сейчас» или «давай в другой раз».

Но из ванной уже доносился шум воды.