Я просил короля, в случае его нежелания последовать моему совету, освободить меня от моих обязанностей министра при продолжении войны. С этой запиской я отправился на устный доклад… Под впечатлением, что мой совет отвергнут, я, вернувшись в свою комнату, был в таком настроении, что мне пришло на ум, не лучше ли броситься из открытого окна четвертого этажа? Я не обернулся, когда услышал, что вошел кронпринц. Я почувствовал, как он положил мне руку на плечо, и услышал: „Вы знаете, я был против войны, вы считали ее необходимой и несете ответственность за это. Если вы теперь убеждены, что цель достигнута и что теперь следует заключить мир, я готов помочь вам и поддержать ваше мнение у отца“. Затем он отправился к королю и вернулся через полчаса со словами: „Это стоило мне большого труда, но отец согласился…“»

Из хроники исторических событий

В результате австро-прусской войны 1 866 года к Пруссии были присоединены королевство Ганноверское, курфюршество Гессен-Кассельское, великое герцогство Нассау, вольный город Франкфурт-на-Майне и, отныне полностью, Шлезвиг-Гольштейн. После этих присоединений территория Пруссии достигла 347,5 тысяч квадратных километров с 24 миллионами населения.

10 августа 1 866 года был создан Северогерманский Союз в составе 22 германских государств.

«Теперь, когда Бисмарк едет домой с австрийского фронта, народ пытается выпрячь лошадей из его кареты. Потом тысячи людей сбегаются к его дому. Один из них кричит: „Ура храброму генералу на дипломатическом поле битвы!“ Бисмарк с женой стоит у окна и обращается к народу. Когда гремит гром и последние слова Бисмарка тонут в его раскатах, Бисмарк кричит: „Небо дает салют!“ Такие удачные находки облетают столицу и делают министра еще популярней» (Э. Людвиг. «Бисмарк»).

Палата депутатов Пруссии пожаловала Бисмарку 400 тыс. талеров, на которые он приобрел поместье Варцин в Померании.

— Кажется, ваши русские друзья не рады нашей победе над Австрией, — сказал король. — Вот, мне пишет наш посланник из Санкт-Петербурга: Горчаков собирается созвать европейский конгресс, чтобы установить новые границы на карте Европы. То есть не мы, а они будут диктовать нам границы нашей победы!

— Ваше величество, — отвечал Бисмарк, — есть простой способ успокоить русских.

— Ну? И какой же?

— У русских есть одно секретное слово, которое решает все вопросы.

— Говорите же!

— По-русски это называется «взятка». А по-нашему Bestechung, Stich.

— Гм! Вы собираетесь меня разорить?

— Нисколько!

— Тогда какую же взятку вы можете предложить императору России?

— Ваше величество, по Парижскому договору Россия после Крымской войны лишилась права иметь военный флот на Черном море. В обмен за пересмотр этого договора вы можете предложить императору Александру поддержать все наши завоевания в Австрии.

— Мой друг, это гениально! И нам это ничего не будет стоить!

— Больше того, ваше величество! Это обяжет не только вашего племянника, но даже его внуков быть нам благодарными!

— Ну, уж теперь-то ваша русская возлюбленная составит вам компанию в Биаррице!

— Никак нет, ваше величество, — сказал Бисмарк. — Она ждет ребенка.

Брюссель, май 1867 г.

Крик грудного ребенка был слышен даже на улице дэ Фрэ, но князь Орлов не слышал или, точнее, не слушал его. Он читал письмо Бисмарка, только что пришедшее из Берлина дипломатической почтой.

«1 мая 1867 года

Дорогая Катарина,

я от всего сердца поздравляю Вас и спешу сказать, как я рад Вашему счастью, что Вы стали матерью. А, кроме того, я с удовольствием узнал, что Вы сами кормите своего малыша. Я слышал, что Алексис уже сейчас большая лакомка и бывает гневлив, что кажется мне совершенно невозможным у ребенка такой матери, как Вы, чьи невозмутимое хладнокровие и отвращение к светским завтракам мне хорошо знакомы.

Бельгийской король Леопольд показался мне очень симпатичным, возможно потому, что нашу первую беседу он начал с разговора о Вас и в выражениях, которые нашли отклик в моем сердце. Он пригласил меня к себе в гости, в Брюссель, и если мне представится случай воспользоваться этим приглашением, то публика будет так же заблуждаться относительно причин этого визита, как и в тех случаях, когда толкуют о политическом характере моих поездок в Биарриц, а это каждый раз заставляет меня мысленно смеяться, — ведь я бы никогда не возвращался туда, если бы не моя любимая племянница! Бедные! Они ничего не знают ни о существовании Кэтти, ни об „Утесе Чаек“, они ищут не в том месте и полагают, что это политика влекла меня за две сотни миль от Парижа. О, эти ротозеи от политики! Они не видели ни маяка, ни грота…

6 мая

С тех пор, как я улучил минуту во время одного из заседаний написать на скверной казенной бумаге эти строки, дела совершенно захлестнули меня. Лишь сегодня выдалось небольшое затишье, и первая моя мысль была о моей любезной племяннице и любимом внучатом племяннике Алексисе. Я твердо верю, что этим летом вновь увижу Вас.

Если Богу будет угодно и наша война с Францией все же случится, то начнется она недалеко от границы с Бельгией, и я смогу навестить Вас, чтобы насладиться ненадолго бельгийским нейтралитетом… У нас нет причин испытывать неприязнь к Франции, и нападать первыми мы не станем, но, разумеется, будем защищаться и уверен, что отважно.

Приготовления, которые велись во Франции последний год, делают войну неизбежной. Мы пока не пустили в ход ничего — ни одного человека и ни одну лошадь, но поскольку Франция удвоила усилия по подготовке к войне, нам необходимо будет наверстать все за раз…

Но хватит о политике. Целую Ваши прекрасные руки, и передавайте мой привет Николаю.

Будьте уверены, что в Берлине мое рвение исполнять приказания Кэтти столь же горячо, как и в гроте у маяка.

Ваш ф. Бисмарк».

Князь Орлов сел за стол, положил перед собой письмо Бисмарка и чистый лист бумаги и стал писать здоровой левой рукой:

«3 мая 1867 года

Князю Александру Михайловичу Горчакову. Имею честь сообщить, что Бисмарк усиленно готовится к войне с Францией. По моим сведениям, железные дороги Пруссии экстренно ремонтируются для обеспечения доставки солдат к западным и южным границам. Из письма Бисмарка к Катарине следует, что война начнется недалеко от бельгийской границы…»

Между тем в детской комнате Кэтти, обливаясь слезами, отнимает от груди плачущего ребенка и кладет его в люльку. Минуту спустя входит Орлов с письмом от Бисмарка и видит, как Кэтти, рыдая, усиленно качает люльку.