Я выполнил серию из пяти ударов - отработанную и безотказную. Четыре удара обычных, в разные части тела. И один последний - локтем правой руки - в лицо. Она не могла знать эту серию, это была чисто российская комбинация. Спецназовская. Но она поставила четкий блок руками на каждый из первых моих четырех ударов. И пока рука моя двигалась, рассекала космос, чтобы нанести окончательный, пятый удар, она сделала нечто такое, чего я никогда не видел.

Она опередила меня. Присела почти до земли, а потом выпрямилась, как пружина, и толкнула ладошками меня в грудь. Обе мои ноги одновременно оторвались от земли. Я взлетел в воздух и приземлился на задницу метрах в трех от девушки.

Хуже всего было то, что я не мог сделать вдох. Толчок ее, не такой уж, казалось бы, и сильный, пришелся в какую-то точку, которая перекрыла мое дыхание. Совсем.

Очнулся я от боли в мочке уха. Очнулся и обнаружил, что девушка сидит рядом со мной на корточках и трет мое ухо кончиками пальцев.Я взвыл от боли.

– Тихо, - сказала она и приложила пальчик к губам. - Не надо, чтобы все слышали, как вы кричите. И надо боль, чтобы вы жили. Это сейчас пройдет.

Действительно, боль уходила. Я так и лежал на траве. Повернулся на бок и взял ее за руку, дотронулся пальцами до ее щеки. Кожа ее была изумительно нежной.

– Как тебя зовут?

– Ань Цзян. - Она положила свою руку поверх моей. - Вам стало лучше?

– Мне очень хорошо… - Я закрыл глаза и гладил ее по лицу. - Я буду звать тебя Анюткой. Хорошо? Это имя такое русское - Анютка.

– Хорошо. Только Ань - не имя, это apellido [Фамилия (исп.).]. А имя - это Цзян.

– Неважно. - Я с кряхтением сел на траву. - Слушай, Анютка, ты можешь научить меня так драться? Так же, как ты.

– Это может быть… - Она опомнилась, порозовела, срочно высвободила свою руку из моих пальцев. - Если вы будете заниматься каждый день.

– И сколько это займет?

– Немного. - Она задумалась. Считала что-то в уме. - Десять лет. Но если научиться не очень хорошо, то меньше. Лет пять.

– Замечательно.

Я счастливо улыбнулся. Впереди у меня была целая вечность.

Не подумайте, что я влюбился в Ань Цзян. Вовсе нет. Мне было хорошо с этой девушкой. Сперва мы просто встречались с ней, и она давала мне уроки, и вежливо прощалась со мной, когда мне нужно было бежать на представление. Потом я пригласил ее в ресторан, и мы болтали с ней обо всем на свете, и мы перешли с ней на «ты». А скоро мы стали настоящими друзьями. Она бегала за мной хвостиком, и порою я прилагал большие усилия, чтобы остаться наедине. Она смотрела на меня своими милыми восточными глазами, она кротко улыбалась, и я чувствовал себя полной свиньей, потому что вчера сбежал от нее, чтобы в одиночестве надраться в баре и проснуться утром в пятиспальной кровати у какой-то местной красотки, имени которой я не помню - то ли Дикая Роза, то ли Просто Мария. Ань Цзян учила меня древнему искусству у-шу, а я взамен пытался давать ей уроки испанского. Мы дурачились с ней, у нас были какие-то свои приколы, которых никто, кроме нас, не понимал. Мы расставались с ней поздно ночью. Мы целовались с ней. У нас было с ней все. Не было только одного - общей постели.

Потому что Ань Цзян была девочкой.

Я выяснил это довольно скоро - в тот вечер, когда пригласил ее в ресторан.

Я вспоминаю, как все это начиналось. Мы занимались с ней на той самой лужайке. Каждый день. Она была очень терпелива, моя маленькая китайская девушка. Довольно трудное занятие - учить у-шу здоровенного дылду, которому под тридцать лет, который в жизни своей служил в армии, и дрался, и изучал боевое самбо, и убивал людей из автомата. Потому что его приходится не учить, а переучивать. У меня были свои стереотипы, крепко вбитые в покалеченную голову. Я всегда хотел побеждать, я верил в превосходство физической силы, почти всегда был агрессивен.

Я помню, как Цзян стояла, как рисовала передо мной фигуры в воздухе своими изящными ладошками, как говорила мне:

– …Из у-цзи [Беспредельная пустота (кит.).] самообразовалась Вселенная. Она проявляется в состоянии Великого предела. Есть инь и есть ян. Внешняя сила груба, в ней нет взаимодействия двух сторон. В ней есть подъемы и остановки, есть перерывы, есть и разрывы. Старая сила доходит до истощения, а новая не рождается. В этот момент легче всего победить человека. Настоящее искусство использует волю и не использует силу - ли, от начала и до конца оно идет мягко, не прерываясь, оно проходит полный круг и возрождается вновь. Круговорот его безграничен…

– Подожди, Анютка… - Я старался говорить как можно мягче. Я перебил ее, сделав над собой усилие, потому что это было наслаждением для меня - стоять, и слушать ее, и любоваться ею, красивой девочкой, совершенным созданием природы. - Как тебе удается это, Анютка? Обычно ты говоришь по-испански гораздо хуже. Извини… Почему, когда ты начинаешь объяснять мне эти древние истины, ты говоришь, как поэт? Что происходит с тобой?

– Я занимаюсь… - Цзян опустила глаза. - Я беру словарь и перевожу то, что хочу сказать вам завтра.

– Когда ты занимаешься? У тебя есть время?

– Ночью.

Она стояла и глядела вниз, пыталась рассмотреть что-то в вытоптанной траве. Это было признаком крайнего ее смущения.

– Анютка, солнышко… - Я задохнулся, подкатило что-то к горлу. - Значит, ты не спишь ночью, чтобы лучше подготовиться к занятиям со мной? Ты специально заучиваешь все эти тексты на испанском? Господи… Ты просто чудо!

– Это совсем не трудно, - быстро произнесла она. - Мне все равно надо учить язык. И… почему бы и нет? Вы - мое единственное занятие здесь, в этой стране. Единственное, кроме работы.

Я не спросил, есть ли у нее парень. И так было ясно, что нет.

– Слушай, Анютка… Откуда ты так хорошо знаешь все это? Про инь и ян, и все такое? Откуда ты знаешь у-шу?

– Я - мастер спорта, - она наконец-то подняла глаза. - У нас это так называется. Наша страна развивает спорт. У нас Народная Республика. У нас дети могут ходить в секцию, и это бесплатно, за это не платят денег. Это социализм.

– Это знакомо мне, - усмехнулся я. - Я и сам вырос при социализме. Сам ходил в какую-то секцию. Пионеры в красных галстуках, дедушка-бровеносец, пять звездочек… Знаю я эти сказки.

– Не надо ругать! - Она сердито махнула рукой. - Это легко - ругать! Надо жить так и понять, что делали для нас. Здесь я не могла бы так. У меня был учитель там… И он учил меня не для денег. Мы были как его дети…

– Ты скучаешь по дому? Почему же ты уехала оттуда? Почему? Ты, маленькая девчушка, бросила свой дом, и своего учителя, и свой социализм, и своего Великого Кормчего Мао. Ты предала их?

– Мао был плохой! - Ярость и боль полыхнули в ее глазах. - Я ненавижу Мао! Он убил много людей. Он убил моего отца. Социализм… Это не важно для меня, важен Китай. Но там трудно сейчас, много уезжают. Уезжают, кто может. Это обычно. У меня была возможность уехать, и я сделала это. Но я не предательница, нет! Не говорите так, Мигель! Вы не должны так говорить! Потому что ваше слово очень важно для меня! Не говорите…