Если человек глубоко религиозен — а мои родители были таковы и в юности, и позднее, и в то время, когда я сидел с отцом в лодке, — то он поймет: мои родители пришли к выводу, что встреча им ниспослана Богом. У Бога есть неизменный замысел, как они должны прожить свою жизнь, и надо просто следовать этому замыслу. В то лето они были уверены, что переживают величайшую на свете любовь, которую не описал еще ни один поэт.

Скромный человек, мой отец, рассказывал об ухаживании за моей матерью, словно молился. Он не отрывал глаз от удочки, погрузившейся в черную воду, и тщательно подбирал слова. До этого разговора, затянувшегося на всю ночь, я даже не подозревал, что родители росли вместе. Они были старше родителей моих ровесников, и как-то их даже приняли за моих дедушку с бабушкой. Сидя с удочкой, слушая отца, вдумываясь в его слова, я вдруг понял, что он знакомит меня с сильнейшей юношеской страстью, о возможности которой я даже не подозревал.

В июне того же года Джаспер устроился на работу в универмаг Берлина. Каждое воскресенье после мессы он обедал в семье Уивер. В то волшебное лето Линдси и Джаспер гуляли по ухоженным, дивным паркам Чарлстона, его садам и улицам и мечтали о счастливом будущем, когда они поженятся. Они бродили, взявшись за руки, туда-сюда по Бэттери-стрит, махали вслед отчаливающим кораблям. Однажды отец забрался на магнолию в поисках цветка, достойного украсить черные как смоль волосы матери. Он приколол цветок к ее волосам, она взглянула в боковое зеркало припаркованного «бьюика», и оба решили, что отныне магнолия — их любимый цветок и они поженятся тогда, когда можно усыпать алтарь цветами магнолий. В другой раз они решили, что будут целоваться только перед самыми красивыми домами Чарлстона и никогда — у Линдси, под надзором родителей.

— Что-то я не понимаю, — вмешался я. — Каким образом все эти гулянья и поцелуи довели мать до монастыря?

— Сейчас поймешь, — улыбнулся отец.

Линдси с Джаспером виделись не только по вечерам, но и днем. Каждое утро они встречались на ступенях собора перед ранней службой. Джаспер еще не знал человека, который с такой самоотдачей предавался бы молитве с ее преображающим воздействием на душу, как его возлюбленная каждое утро. Причастие Линдси принимала с экстатическим восторгом, как будто участвовала в Тайной вечере. Она отдавалась таинству целиком, не оставляя в душе места для сомнений и рассуждений. Там, где Джаспер на пути к Богу сталкивался с трудностями и препятствиями, для Линдси не существовало преград. Джаспер относился к католицизму просто: нужно принимать учение Церкви и стараться жить по возможности честно и правильно. Линдси же верила всем сердцем, что единственный путь для настоящего христианина — путь святости. Она не только хотела разделить страдания Христа в Гефсиманском саду, но и приникнуть, босая, с распростертыми руками, к Господу в его смертной муке. Линдси Уивер подходила каждый день к алтарю не просто с верой в душе, ее душа была полностью поглощена верой, растворена в ней. Вряд ли любовь к Джасперу могла устоять перед такой несокрушимой верой.

В следующем учебном году Джаспер Кинг потерял Линдси Уивер. В сентябре молодой священник по имени Максвелл Сэдлер, только что рукоположенный в Риме, прибыл в Чарлстон. Он занял в церкви Святого Иоанна Крестителя место приходского священника и стал преподавать религию в Епископальной ирландской школе. Единственная часть богослужения, которая тогда в католической церкви проходила не на латыни, а на английском языке, — воскресная проповедь священника. Но с тем же успехом и с той же пользой для паствы он мог бы читать ее на санскрите. Не существовало живой твари, которую не сумел бы усыпить католический священник своей проповедью.

С появлением Максвелла Сэдлера ситуация в епархии раз и навсегда изменилась. Линдси с Джаспером сидели рядом, когда молодой пастор дивной красоты взошел на кафедру, чтобы прочесть первую проповедь. Он так долго молчал, глядя на свою паству, что люди заерзали от неловкости и нетерпения. И тогда он провозгласил:

— Джонни Джонс ходил в церковь по воскресеньям… — Затем последовала еще одна долгая пауза, и отец Максвелл закончил свой стишок: — А в ад попал за то, что вытворял по понедельникам!

Молодой священник говорил с южным пылом и собирал полную церковь желающих послушать его проповеди. Поначалу он даже навлек на себя зависть епископа Райса, который обвинил отца Максвелла в тщеславии и в том, что его проповеди вредны. В сентябре отец Максвелл Сэдлер приступил к преподаванию в Епископальной ирландской школе. Читая курс, который он назвал «Теология 101»,[36]проповедник изменил образ мыслей своих учеников и их отношение к Господу Всемилостивому. Он был подобен кумиру толпы, раздающему автографы, только расписывался в людских душах. Именно Максвелл Сэдлер первый заявил матери, что, по его мнению, ее призвание — монастырь. Он сказал, что знает прекрасный монастырь в Северной Каролине, где можно также учиться и куда мать могла бы поступить. Он утверждал, будто ему было видение — как он присутствует на церемонии пострижения матери.

Втайне от Джаспера по совету отца Максвелла Линдси подала заявление и была принята послушницей в монастырь в Бельмонте, штат Северная Каролина.

Моего отца пастор Сэдлер пытался тем временем убедить в целесообразности посвятить свою жизнь карьере священника. Пребывая в полном неведении, отец отвечал, что он уже посвятил свою жизнь моей матери, скоро они поженятся и создадут счастливую католическую семью.

В выпускном классе во время рождественских каникул Линдси порвала с Джаспером, объявив о своем намерении уйти в монастырь в июне, после окончания школы. Джаспер очень тяжело воспринял эту новость. Он наговорил ей множество слов, которых стыдился потом всю жизнь, и когда, сидя рядом со мной, ловил рыбу в реке Эшли, он заново переживал все это. Джаспер обвинил Линдси в том, что она обманула его и бросила из чисто эгоистических соображений. Несколько часов подряд он умолял ее изменить свое решение, но тщетно. Спустя месяц они не разговаривали и с трудом выносили случайные встречи в коридорах Епископальной ирландской школы.

Однако в соборе сила привычки влекла их друг к другу, и в конечном итоге дружба оказалась сильнее сумасшедшей любви. Когда со дна души у Джаспера поднималась боль и пролегала между ними, Линдси умела успокоить его, напомнив, что и он предан тому же Господу, которому она намерена посвятить всю свою жизнь. Собираясь в Бельмонт, Линдси попросила Джаспера, чтобы он проводил ее до порога монастыря. Он согласился с покорностью и смирением. Выехали утром 16 июня 1938 года, он вел машину по проселочным дорогам. К вечеру подъехали к монастырским владениям. Вещей Линдси взяла мало: все, что требовалось ей из мирского, уместилось в маленькой сумочке.

Они вышли из машины, по дороге Джаспер чуть отстал. Он смотрел, как Линдси поднялась по ступеням и позвонила в колокол, звук которого услышали в монастыре. Монахиня открыла дверь и жестом пригласила Линдси войти. Две другие ждали позади, чтобы проводить послушницу по длинному коридору. Новая жизнь начиналась.